В итоге до места назначения они добрались на последних каплях горючего. Наплевав на возможные последствия, экспат посадил самолет на мало- мальски пригодную для этого полянку, забыв подать условленный сигнал. Поэтому их с капитаном благополучно скрутили подоспевшие красноармейцы, принявшие незваных гостей за заблудившихся немцев. Хорошо еще, что вовремя подоспел особист – он-то, как оказалось, был в курсе их полета.
Ильина отправили в медсанбат, привезенные им документы – в штаб, а экспата посадили под замок в каком-то сарае, где обреталось еще несколько бойцов. На робкие протесты энкавэдэшник отреагировал вяло. Буркнул «разберемся» и был таков. Дивин решил обождать. А что, в принципе местные в своем праве – если подумать, то личность он для них абсолютно непонятная. Имелось бы удостоверение, тогда другое дело. А так… бросили и забыли. Даже на допросы несколько дней не вызывали.
У Григория создалось впечатление, что представители местной контрразведки чего-то ждут. И он даже примерно представлял, что именно – видать, в руки подобравшим его после крушения людям попало кое-что из снаряжения и оборудования сбитого «Когтя». А тот вредный старикан – Махров – сумел в нем немного разобраться и объяснить, какую ценность они представляют. Оставалось надеяться, что окруженцы будут пробиваться к своим еще долго.
На пятые сутки до него все-таки дошла очередь. Дивина кликнули на выход и отвели в сильно натопленную избу. Дали карандаш и тоненькую пачку бумаги. Велели написать подробно все, что он помнит, что видел и что знает.
– В районе, где тебя подобрали окруженцы, – терпеливо объяснял ему спустя пару часов старший политрук, проводивший проверку, разбирая каракули экспата, – действительно пропали три звена штурмовиков. Их послали уничтожить немецкую колонну бронетехники, обнаруженную нашей разведкой. Только вот беда – сержанта Дивина ни в одном экипаже не было!
– Так я никогда и не утверждал, что я Дивин, – терпеливо отвечал Григорий. – Вы же в курсе, товарищ старший политрук, что у меня после падения с памятью неважно.
– Да-да, – отмахнулся от него особист. – Командование сводного отряда указало в сопроводительных бумагах, что это они так поняли твое бормотанье. А ты про себя ничего не вспомнил за это время?
– Увы! – Экспат постарался ответить как можно более искренне. – Постоянно пытаюсь, но пока безрезультатно.
– Жаль. Ну а полет последний? Как летел, что делал, переговоры по радио, может, какие вел?
– Смутно, – осторожно сказал Григорий. – Вроде бы из-за облаков вывалился и на немцев напоролся. Они на дороге прямо подо мной оказались. На гашетку нажал, потом сразу сильнейший взрыв, вспышка перед глазами, запах гари, удар и все.
– Негусто, – постучал карандашом по столу старший политрук. – У меня, правда, имеется донесение покойного ныне политрука Залыгина. В нем он утверждает, что ты нанес серьезный ущерб фашистам и тем самым спас отряд. И капитан Ильин данный факт подтверждает. Выходит, ты герой, а, Дивин?
– Вам виднее, – уклончиво ответил экспат. – Как я могу об этом судить, если помню все фрагментами?
– Что ж, проверим, – подытожил особист. – Посидишь пока в сарае. А мы подождем, что на наш запрос из авиаполка ответят.
– Скажите, – рискнул спросить Григорий. – А про отряд наш ничего не слышно? Я когда улетал, они в бой с немцами вступили – меня прикрывали. Может, вышел кто?
Старший политрук помрачнел.
– Разгромили их, – глухо сказал он. – Окружили и разгромили. В живых никого не осталось. Местные жители сообщили, что было несколько пленных, но об их судьбе пока ничего не известно.
«Ишь ты, – сообразил экспат, – они, получается, в тыл к немцам разведгруппу забросили, раз местных жителей сумели опросить. Видать, Махров-то напел знатно. Да, странный старикан. Хотя, может, и какая-то другая причина была – не зря же, как выяснилось, в отряде рация оказалась».
Прошло еще три дня тягостного ожидания. Дивин отчаянно мерз в продуваемом всеми ветрами сарае, голодал, но стоически переносил это нелегкое испытание, выпавшее ему. Однажды его навестил врач. Осмотрел ожоги, похмыкал, а потом велел мазать какой-то вонючей гадостью из маленькой баночки. После этого другие обитатели сараюшки предпочитали не приближаться к экспату из-за резкого запаха.
Но все имеет обыкновение когда-нибудь заканчиваться. В один из дней Григория снова вызвали к уже знакомому особисту. В избе помимо мрачного старшего политрука обнаружился еще и высокий молодцеватый полковник с папкой в руках. Он весело подмигнул арестанту, чем привел того в тягостное недоумение – командир был совершенно незнакомый. Дивин внутренне подобрался. Хрен его знает, что сейчас предстоит услышать, может быть, у них тут принято шутить, когда на расстрел отправляют.
– Вот что, сержант, – старший политрук смешно пожевал губами. – Авиаполк недавно отправлен на переформирование после тяжелых боев. А канцелярия погибла под бомбежкой. К тому же, как нам удалось установить, вся эскадрилья, что летала в тот день на штурмовку, сгорела, как сухой хворост в костре. Но ты не дергайся раньше времени. Рассказ твой проверили, факты подтвердились. Ты действительно тогда знатно немцев приложил. Поэтому командование приняло решение, учитывая все обстоятельства дела, отправить тебя в запасной учебный полк. Заодно подлечишься до конца. Документы получишь на имя сержанта Дивина. Почему – объяснит товарищ полковник. Прошу.
– Спасибо, – полковник неторопливо раскрыл свою папку. – Ты, Дивин, привез из вражеского тыла очень важные документы. Командующий лично приказал представить тебя к награде. А учитывая, что ты еще и колонну фашистов уничтожил…
