досадная случайность, которая не может помешать ему вернуться в строй.
И на третью неделю ему улыбнулась удача. Собственно, он просто отирался в холле возле выздоравливающих бойцов, впитывая, точно губка, информацию. Для него сейчас она была поистине на вес золота. Особенно ему помогли в этом беседы с политруком. Другие красноармейцы расценивали политзанятия исключительно в качестве законной возможности передохнуть и спокойно подремать, но экспат с лихвой воспользовался представившейся возможностью и словно клещ вцеплялся в добродушного пожилого капитана, изводя того многочисленными вопросами, так или иначе касающимися практически всех сторон жизни обычного советского гражданина.
А еще Григорий запоем читал газеты, слушал радио и старался общаться с местными. Доктор поначалу ругал его за то, что сержант постоянно сбегал из своей палаты, а потом махнул рукой и разрешил. Экспат догадывался, что врач надеется, что общение с нормальными людьми может помочь в восстановлении памяти пациента. Правда, если учесть, как выглядела сейчас физиономия Дивина, на полноценный обмен информацией рассчитывать не стоило – по первой окружающие шарахались в сторону при встрече с ним. Но потом ничего, привыкли. Да и не только Григорий имел на теле и лице отметки ранений и ожогов. Зато у него нормально работали руки и ноги. И потому мог помочь неходячим в отсутствие санитарок.
В одной из палат он познакомился с летчиком. Молоденький паренек со смешным чубчиком оказался пилотом бомбардировщика. Он сам окликнул Григория, когда тот помогал лечь на кровать старшине-танкисту с закованной в гипс ногой.
– Эй, сержант! Мне сказали, ты тоже летчик?
Экспат чуточку помедлил, а потом нехотя ответил:
– Есть такое дело.
– Ух ты, а я уж думал, что один здесь из авиации, – обрадовался раненый. – Будем знакомы, лейтенант Баринов. Виктор. Летал на «СБ». А ты?
– На штурмовике. «Ил-2», слыхал?
– Немного, – лейтенант закашлялся. У него была перебинтована грудь. – Ох, черт, дышать трудно, – пожаловался он Григорию. – Осколок от зенитного снаряда словил, когда мы мост бомбили. До сих пор не понимаю, как сумел самолет до аэродрома довести и посадить. А у тебя что?
– Контузило, – неохотно признался экспат. – Штурмовик сбили, грохнулся неудачно. Память маленько отшибло. Что-то помню, что-то – нет. Ну и, как видишь, морду подпалило.
– Да уж, подкоптили тебя фрицы, – сочувственно кивнул лейтенант. – Но ты не унывай, браток, все наладится. Кстати, если хочешь, заходи, я тебе расскажу что-нибудь, может, вспомнишь все быстрее?
– Было бы здорово, – осторожно ответил экспат. Появление в госпитале еще одного пилота весьма смахивало на провокацию местных спецслужб. Хотя, может быть, у экспата просто-напросто разыгралась паранойя? – А у тебя часом наставлений или инструкций каких-нибудь нет при себе? – Дивин решил катнуть пробный шар. – Полковой доктор перед тем, как отправить меня сюда, обещал достать, но, видать, запарка у них сейчас. А я бы почитал с удовольствием.
– Ну ты и спросил, – Баринов опять зашелся в надсадном кашле. – Зачем они мне здесь? И вообще, ты не шпион, часом? Да расслабься, чего вскинулся, шучу я! Не вешай нос, я могу ребят своих попросить, они пришлют. Меня навещают здесь время от времени. Полк наш на переформирование вывели, стоят неподалеку.
– Было бы здорово, – искренне обрадовался Дивин. – Из запасного полка никто не приходит, а мне бы матчасть подучить, а там, глядишь, поверят, что я не идиот, и к полетам допустят.
– Только ты учти, по твоим штурмовикам у нас вряд ли что найдется, – предупредил его лейтенант. – Так что для начала могу разве что по «У-2» литературу достать.
– Годится! – довольно засмеялся сержант. – Лиха беда начало!
– Красавец! – выдохнул восхищенно стоявший в строю рядом с Григорием долговязый сержант. – Вот бы поскорее за штурвал!
Дивин недовольно покосился на него. Тоже мне, нашел красоту – этот угловатый самолетик, замерший на летном поле, в подметки не годился даже самому простенькому имперскому атмосфернику. Но, что теперь делать, придется летать на том, что есть в наличии. Хорошо, что удалось вырваться из госпитального заточения!
Экспат провел в больнице несколько долгих месяцев. Взаперти его не держали, но всевозможными проверками и анализами по-настоящему замучили. В итоге, с некоторыми оговорками, какими-то записями в истории болезни, но все же признали годным к летной работе. Григорий не знал, что именно сыграло на его стороне, но вдаваться в такие подробности, если честно, даже не собирался. Разрешили и разрешили!
Лейтенант Баринов, с которым сержант сильно сблизился за это время, держался той точки зрения, что потери на фронтах заставили врачей отойти от своих принципов – пилоты требовались в действующей армии как воздух. Особенно после зимнего контрнаступления под Москвой. Местный вождь – Сталин – в одном из своих выступлений заявил, что, дескать, 1942 год станет победным и немцев окончательно разобьют и вышвырнут с территории СССР. Поэтому Красная Армия наращивала свои силы, чтобы выполнить полученный приказ.
Как бы то ни было, Григорий старался не забивать себе голову и просто наслаждался возможностью снова оказаться в небе. В запасном полку он
