трудности не только у меня, но в первую очередь у вас.
– Странно, все это очень странно, – задумчиво протянул Дирк.
– Что именно, брат? – обратился к задумавшемуся дракону Дрегас.
– Торонт, – ответил Дирк односложно, заставив меня вспомнить приверженца богини Заступницы и передернуться от омерзения.
– Слишком рано он приехал, – сказала Ингрид, – мне бы не хотелось ему сообщать обо всем.
– И правильно, – неожиданно вырвалось у меня.
– Что ты имеешь в виду? – удивленно приподнял бровь Дрегас.
– Действительно, – понимающе переглянулся со мной Дирк.
– Что? Что тут произошло? – забеспокоилась подруга.
– Кетрин, как прошел осмотр? – поддержал жену Дрегас.
– Плохо, – поморщилась я, вспомнив пережитое отвращение к целителю.
– А точнее? – потребовал Дрегас.
– Тебя стошнило на его мантию, такое бывает. Не переживай, Кетрин, – попыталась успокоить меня Ингрид.
– Вы не понимаете, – с тихим отчаянием произнесла я.
– Торонт ненавидит ребенка Ингрид, – резко сказал Дирк.
– Что?! – Вопрос обоих супругов слился в один.
– Помните, я говорила, что мой отец – средний маг? – сглотнула я подступившую к горлу тошноту.
Видимо, пришло время сделать небольшое признание в своих способностях. Эти мысли заставили несколько отвлечься от испытанных негативных эмоций, и все же я уже понимала, что сделала ошибку, выпив какао. Придется подробно рассказать о впечатлении, произведенном целителем, а это может иметь последствия.
– Оружейный мастер, – кивнул Дрегас, а в его глазах сверкнула магия.
– Да, так говорила мне мама. Я его никогда не видела, знаю лишь, что она сбежала от него, потому что он бил ее, а она уже была беременна мной, – рассказала о себе, понимая, что все равно придется это сделать.
Мне не хотелось говорить о своей семье, о том, что мама работает на фабрике у гномов, лишний раз напоминая, кто я и кто мои собеседники. И все же, видимо, пришло время объясниться.
– От отца мне достались способности к эмпатии, – призналась я наконец.
– Что-то подобное я предполагал, – кивнул Дрегас, поощряя меня к дальнейшим признаниям.
– Меня некому было учить развивать эти способности, они проявляются в том, что я просто улавливаю эмоции других людей, – рассказывала дальше я. – Это часто помогало в жизни.
– Что ты почувствовала рядом с Торонтом? – поторопила меня Ингрид.
Мне было неудобно говорить, что близкий друг семьи испытывает такую ненависть к ребенку подруги. Ведь целитель был уверен, что перед ним именно Ингрид, а не я.
– Ненависть и омерзение, – тихо, но честно призналась в ответ я.
– Этого не может быть! – возмутился Дрегас. – Ты что-то перепутала.
– Перепутаешь тут, – отозвалась я.
Знала, что ничем хорошим мое признание не закончится, но промолчать не могла. Ингрид и Дрегас стали для меня близкими людьми, кроме того, моему ребенку может вполне угрожать реальная опасность рядом с таким целителем, который ненавидит малыша еще до рождения, при этом тщательно скрывая свои мысли и чувства. Только не от меня.
– Именно ощутив чувства господина Торонта, я не смогла сдержаться, и меня вытошнило на его мантию, – смутившись, призналась я.
– Бедная, – пожалела меня Ингрид.
Дирк после признания смотрел на меня уже совсем другими глазами. Теперь он понимал, что оказался свидетелем не обычного недомогания, присущего некоторым беременным, а проявления реакции организма на сильные эмоции. Именно это убедило даже Дрегаса, настолько уверенного в своем друге целителе.
Можно солгать, подменить или спрятать эмоции, но моя естественная реакция ярче слов говорила о том, что испытывает Торонт к его наследнику.
– Он смотрел на меня как на безобразную жабу. Ему было противно дотронуться до меня. Я честно старалась сдержать свои эмоции, которые стали точной копией чувств господина Торонта, но не смогла стерпеть его омерзения, когда он делал осмотр и увидел образ ребенка. Кстати, это мальчик.
– Бездна! – выдавил сквозь зубы Дрегас. – Не могу в это поверить!
А мне с каждым словом становилось все хуже и хуже. Что-то внутри меня стягивалось в тугой узел. Испугавшись, положила руки на живот, стараясь понять, что же со мной происходит. Волнение было невыносимым, мне становилось страшно за себя и за ребенка. Почему-то, пока я думала о целителе,