раскачивающееся, как пахнет зеленью и солью, какой холодный ветер с него дует…
Митаюки невольно поежилась – и тут случилось невероятное! Дикарь, который насиловал ее и лишил чести, который изгалялся над нею вечером и утром – этот дикарь вдруг скинул с плеч просторную накидку и укутал ею продрогшую на ветру пленницу. Девушка замерла, не зная, что делать, – но мужчина ничего и не ждал. Он продолжал прогуливаться по крыше, внимательно глядя по сторонам.
«Если бы воины сир-тя были так же внимательны, ничего бы не случилось!» – подумалось девушке, и она зло сжала кулачки.
Под ногами послышался смех, ленивая перебранка, потом стук. Похоже, в верхнем чуме дикари тоже решили обить стены от ветра. Митаюки опустила глаза и невольно схватилась за край крыши. Она находилась столь высоко, что люди внизу, внутри строения и на берегу, казались совсем крохотными. Там горело несколько костров, бурлили котлы. Девушка сразу с новой силой ощутила, как подвело живот. Она тронула бородача за плечо, показала ему пальцем в рот, пожевала, снова показала. Тот открыл небольшую сумочку, висящую на поясе, достал ломоть вяленого мяса размером с половину ладони, протянул пленнице.
Еще никогда в жизни сушеное мясо не казалось Митаюки таким вкусным! Вкуснее любых запеченных в травах угощений, вкуснее зажаренных над костром окороков, вкуснее копченых вареных изысков… Жалко только, быстро кончилось.
Девушка жалобно посмотрела на воина. Тот пожал плечами и указал рукой вниз, на площадку с котлами. Митаюки облизнулась, сняла с плеч накидку, сложила, опустила к ногам бородача, поклонилась – и стала спускаться вниз.
Внутри огромнейшего дикарского строения все были заняты делом. Кто-то колол дрова, кто-то таскал воду, кто-то обтесывал стволы, кто-то кроил кожу. Со всех сторон доносились стуки, шорохи, бодрая веселая перекличка. Все это ничуть не напоминало жизнь окраинных людоедов, какой она представлялась из рассказов воспитательниц. Дикари не сидели угрюмыми возле костров, кутаясь в обрывки шкур и жаря на палках мясо над огнем, не спали в гнездах из сваленных камней, не дрались между собой из-за костей или украденных одежд. Скорее наоборот. Они строили себе такие чумы, о каковых сир-тя не могли даже помыслить, были веселы и безмятежны, а их воины, наоборот, внимательны и умелы.
– Горе тем, кто не ищет битвы, ибо битва сама придет к ним… – девушка пробормотала себе под нос еще одно предсказание злой ведьмы.
На бродящую без присмотра пленницу внимания никто не обратил. Не хватали, не вязали, не пытались остановить. Хотя Митаюки и видела в углу строения открытый наружу проход. Всего несколько шагов – и она на свободе!
Вот только куда бежать, не зная дороги? Как пробраться через непролазные дебри, как выжить, не умереть с голоду, не попасть в лапы менквов, просто не сломать ноги в нехоженых буреломах?
– Эй! Эй, ты! – Юная шаманка почувствовала, что обращаются к ней, повернула голову и увидела невысокую чернобровую бледную дикарку с непривычно вытянутым лицом, с повязанной тончайшей материей головой и в так же тонко плетенной малице с красными рисунками, поверх которой была накинута другая, обычная, из оленьей кожи. Дикарка указывала Митаюки на полную рыбы корзину с двумя ручками, явно прося помощи.
Девушка колебалась всего пару мгновений – потом махнула рукой на родовитость, на достоинство сир-тя, взялась за вторую ручку и вместе с дикаркой понесла тяжелую корзину к морю. Ведь Митаюки-нэ, считай, была уже мертва. Теперь поздно беспокоиться о чести и утверждать свое достоинство. Теперь ей оставалось лишь умереть до конца – либо проявить полное смирение судьбе, остановившись на самой границе Нижнего мира…
На берегу женщины надежно пристроили корзину между крупными валунами, после чего дикарка взяла одну из рыбин, вытянула из ножен тонкий сверкающий клинок, присела возле воды и принялась потрошить добычу, потом чистить, споласкивая морской водой. Митаюки огляделась, подобрала удобный окатыш, другим в несколько ударов сбила его край на скос и пристроилась рядом, тоже рассекая брюшину рыбешек острым сколом камня, ополаскивая, сдирая чешую.
– Как ты это сделала?!
Митаюки-нэ ничего не поняла из бормотания дикарки, однако же волну изумления и восхищения ощутила отлично. Она не удержалась от довольной усмешки, подняла голову указала на себя большим пальцем и назвалась:
– Митаюки!
– Устинья, – ответила дикарка.
– Ус-ти-нья… – громко и отчетливо повторила Митаюки. – Устинья!
Дикарка кивнула, и юная шаманка указала рукой на стоящее на взгорке сооружение, сопроводив жест вопросительной эмоцией.
– Острог, – ответила Устинья.
– Осток…
– Острог, – поправила дикарка, повела рукой, указывая: – Башня, стена, башня. Острог.
– Башня. Стена. Острог, – послушно повторила девушка, возвращаясь к работе. – Башня, острог, стена.
– Рыба, – показала Устинья, вынимая из корзины очередную тушку.
– Юба.
– Р-рыба! – повторила дикарка, и Митаюки, вспарывая очередную брюшину, послушно поправилась:
– Рыба. Башня. Стена, острог.
