каковых на окраине мира водилось в достатке.
Дикарские воины выглядели совсем не так, как мужчины сир-тя. Они не были столь красивы, ухоженны, не играли мышцами, не привлекали внимания осанкой и статностью. Они походили на двуногих клыкастых волчатников, постоянно остро приглядывающихся к миру вокруг, постоянно готовых кинуться в драку, вцепиться зубами, драть лапами, грызть любого врага до победы – или до своей смерти, не сражаясь наполовину и не зная об отступлении. Они и пахли иначе – не гордостью и величием, а хищностью, азартом и голодом. Они были уродливы, но… Но они излучали дикую природную силу.
Вот и сейчас – воины находились в напряжении, они высматривали и прислушивались, мгновенно реагируя на любой шорох. Если воины сир-тя красовались, то эти выглядывали сами. И горе тому, кого они заметят! Они забыли даже о близости легкодоступных женщин. Митаюки успела убедиться в похотливости дикарей – но взяв в руки оружие, эти самцы обращались в совершенно других существ, забывших обо всем, кроме возможности вцепиться во врага.
Старшим из трех, отдающим приказы, оказался тот самый бородач с серьгой в ухе, что лишил Митаюки девственности. Тот, что накрыл ее своей накидкой, когда она замерзла. Зрелый муж, крепкий, сильный, здоровый. Не сир-тя, конечно… Страшный, вонючий, бледный, как мясная гусеница, и обросший по лицу шерстью. Но было в нем что-то от башни острога. Ударь такого со всей силы – вреда не причинишь, а сам расшибешься.
На глаза девушки попался маралов корень, похожий на бурьян, но без колючек. Она опустилась на колено, словно собирая вокруг него красную морошку, прихватила стебель у корня, выдернула, положила, вполглаза глянула на остальных девушек, мелко потрясла растением, стряхивая с корня землю, и быстро сунула за пазуху. Вскоре на ее пути попалась и душица. А уж найти клевер труда не составляло. Нужно-то и было всего пять темно-розовых головок.
Когда все они с полными корзинами вернулись в острог, Митаюки отдала свою емкость с ягодами Устинье и тут же убежала, пока ничего не поручили. Выбрав на месте рубки деревьев, среди щепы, обрезков и обрубков, пару кусков бересты, юная шаманка убежала с ними к морю. Достав маралов корень, хорошенько промыла в морской воде, мелко порезала, добавила душицы и клевера, все сложила в свернутую кульком бересту.
Обойдя острог вдоль берега, девушка зачерпнула пресной воды из реки, вернулась через ворота, подобралась к дальнему очагу и, зажав кулек между двумя поленьями, придвинула его поближе к жару. Береста тонкая, и вода в кулечке закипает всегда раньше, нежели успевают полыхнуть дровины – не один раз еще дома проверено.
Пока кулек закипал, из второго берестяного куска, обрезав сколотым камнем неровные края, она сложила стаканчик, загнула края со всех сторон и скрепила их слегка надрезанной щепой. В него юная шаманка и слила густой отвар, придерживая щепочкой гущу, чтобы не проскочила.
Заваривать травы – не самый хороший способ для снадобий, делать настойку надежнее. Но ждать, пока травы отдадут свою силу в холодную воду, у Митаюки не было времени. Пришлось делать наспех – но добавлять трав побольше, дабы зелье вышло действенным.
Ее стараниям никто не мешал. Над острогом сгустились сумерки, все работы прекратились, дикари собрались возле больших костров, на которых жарились какие-то туши. Что-то пили, переговаривались, смеялись, иногда пробовали петь. Отдыхали…
Пленница, стараясь быть тихой и незаметной, скользнула к воинам, протиснулась меж ними за спину бородачу с серьгой, лизнула свою ладонь и, даже не останавливаясь, мимоходом провела ею по его плечам – тут же ушла дальше, пока никто ничего не заподозрил. Опять вернулась к дальнему костру, в свете огня осмотрела пальцы. Разумеется, на них осталось несколько волосков. У людей всегда выпадают волосы, прилипая к одежде, и если хочешь делать наговор на плоть – добыть несколько волос с плеча проще всего.
Свой волос Митаюки тоже не выдергивала, а сняла с кухлянки, скрутила вместе с дикарским, нашептывая заговор на связывание плоти, быстро провела рукой над огнем. Сама не обожглась – а тонкие волосы опалились. Растерев их, шаманка бросила пепельную пыль в зелье, размешала. Уколола край пальца, уронила несколько капель крови, продолжая напевно призывать ночную богиню и лисицу-праматерь, дарующую плодородие. Растерла и опустила в стаканчик несколько утаенных ягод, сделала пару глотков.
Зелье пахло медом, имея чуть горьковатый, слабо-ореховый вкус. Похоже, все правильно… Если старая шаманка, учившая их травам и заговорам, сама ничего не напутала.
Митаюки мигом отогнала мысль об ошибке – она могла слишком дорого обойтись. Взяла стаканчик и опять направилась к веселящимся дикарям, рассевшимся на бревнах у огня и уже начавшим срезать с туши прожаренные куски мяса. Пройдя перед костром, девушка опустилась перед бородачом с серьгой на колени и с поклоном, двумя руками, протянула ему стаканчик:
– Выпей!
Понять юную шаманку воин, конечно же, не мог, но Митаюки использовала все свои силы, все свое умение повелевать другими живыми существами, все свои способности. Собрала их и ударила всем вместе в жертву одним-единственным приказом: «Выпей!!!»
Увидев пленницу, почтительно склонившуюся перед Серьгой, протягивая ему берестяной корец с каким-то питьем, казаки дружно расхохотались:
– Эк она к тебе прониклась, Матвей! Чем ты ее так пронял, что невольница сама, ровно кошка, ластится? Вестимо, Матвей, твой уд крепче всех прочих оказался, коли токмо его и запомнила! Ишь, как выделяет – сама питье подносит, на коленях стоит! А смотрит, смотрит как! Ровно пес преданный! Да, Матвей… плоть твоя, видать, бабам разум начисто отшибает! Удал ты, казак, удал! С одного раза девку сломал! Сама прибегает, да еще срама просит!
Под общее одобрительное подначивание Серьга хмыкнул, отер усы, взял берестяную посудинку из рук полонянки, чуть принюхался, неторопливо выпил,