Митаюки внимательно слушала, вникая в эмоции и интонации, улавливая смысл и главных слов, и их окружения. То, что ее бородач имел два имени, она поняла. Но не поняла, какое из них главное и почему два, что они могли означать? Когда какое из имен использовать? Однако спросить об этом шаманка была не в силах, а потому перешла к вопросам попроще:
– Пристроилась?
Занятия длились до тех пор, пока с главной башни не крикнули о возвращении рыбаков. Несколько дикарок вместе с Митаюки отправились к реке, приняли выгруженные на берег тяжелые корзины и потащили их к морю – чистить.
Юная шаманка, старательно работая, постоянно пыталась разговаривать, неизменно вызывая у дикарок смех. Но смеялись девушки беззлобно, а главное – ее поправляли. И постепенно фразы пленницы становились все более и более связными.
К обеду лесорубы вернулись в острог и стали жадно отъедаться белой рассыпчатой рыбой, запивая ее горячим ягодным отваром. Наевшись, они довольно хлопали себя по животу, потягивались. Иные тут же пристраивались поспать на солнышке, другие отлучались по каким-то своим делам.
Митаюки, издали приглядывая за своим дикарем, дождалась, пока он поест, потом окликнула:
– Матвей! Пойдем со мной.
– Куда? – вскинул голову бородач. – Ты чего задумала, невольница?
– Мое имя Митаюки-нэ! Пойдем, не бойся.
– Ты говоришь по-русски? – изумился, поднимаясь, бородач.
– Мала-мала. – Юная шаманка показала чуть разведенные пальцы и взяла его за руку, повела за собой.
Место на берегу моря она присмотрела еще утром – за двумя крупными валунами, закрывающими от башен груду давно высохших на берегу водорослей. Утянув туда дикаря, она стянула через голову тунику, бросила поверх травы, чуть постояла, позволяя воину насладиться красотой обнаженного тела. Вожделение, какового лишь несколько мгновений назад не ощущалось вовсе, стало стремительно наполнять чувства дикаря. Он расстегнул пояс, потянулся к девушке. Шаманка не противилась грубым ласкам и, пользуясь возможностью, стянула с Матвея рубаху, стала оглаживать ладонями покрытую шрамами грудь. Штаны дикарь стянул сам и – слава Хэбидяхо-Ерву – снять сапоги не поленился, после чего навалился на девушку.
Митаюки послушно стерпела издевательство, а когда воин перестал буйствовать в ее лоне – придержала его, дабы не вскочил и не убежал, направила его желания на необходимость отдохнуть, расслабиться. Дикарь послушно откинулся на спину, переводя дух, и юная шаманка получила возможность прижаться щекой к его плечу, погладить ладонью грудь, словно выражая свою благодарность.
Чуть выждав, дабы воин набрался сил, Митаюки, не переставая гладить Матвея и как бы продолжая свои благодарные ласки, поднялась и села на его бедра. Подавляя появившийся протест, наклонилась и стала целовать сильное тело, словно невзначай проведя сосками по его груди. Дикарь поддался этой нехитрой уловке, снова расслабился. Шаманка смотрела на него с нежностью, гладила, негромко приговаривая:
– Сколько же раз ты проливал кровь? Вот длинный шрам, это явно порез, но на половину тела. Эти короткие и расширенные означают, что тебя кто-то трижды проткнул. А вот все эти круглые – даже не знаю… Но, верно, Темуэде-ни не раз приезжал за тобой на своей упряжке… Только почему-то не нашел, и ты остался на земле…
Она говорила на своем языке, непонятном Матвею, а потому не особо заботилась, что именно произносит, надеясь больше на вкрадчивое звучание своего голоса, на якобы случайные прикосновения сосков к груди, животу, плечам… И очень скоро вожделение опять затопило сознание воина, а плоть его окрепла, готовая к новой схватке. И шаманка сдвинулась вниз, начиная новую близость не грубостью, а нежными прикосновениями, не отдаваясь сразу, но все же позволяя проникнуть в свое лоно.
Воин не удержался, вздыбился, прорываясь к заветной цели, – Митаюки сразу откинулась, позволяя ему сохранить свою победу, но только не подняться. Матвей чуть опустился – она стала медленно покачиваться, наклонилась вперед, опять провела сосками по его груди, но уже с полной силой, дала познать их горячность и мягкость – и тут же откинулась назад, чуть не ложась на спину, резко меняя ощущения и для себя, и для него, покачалась так и выпрямилась, опять меняя ощущения.
Грозный дикарь, стиснув зубы, скулил и вскрикивал, как попавший в капкан щенок, скреб руками песок, не зная, куда их девать, время от времени содрогаясь всем телом. Похоже, могучий воин, привыкший овладевать женщинами грубо и решительно, быстро и просто, даже не подозревал, что близость может быть столь изысканной и многогранной, сладостной и яркой. Митаюки, глядя в его глаза, победно усмехнулась, стала двигаться быстрее, притом позволяя себе еще и покачиваться, пока мужчина не взорвался, застонав и изогнувшись, едва не сбросив ее с себя, но успев поймать за бедра и с силой осадив вниз. И обмяк – словно испуская дух.
Юная шаманка позволила ему еще немного побыть частью себя, потом осторожно поднялась и вошла в море. Ледяная вода обожгла, но Митаюки все равно присела, ополаскивая все тело, омывая лицо.
Сзади подошел Матвей, взял ее руками за плечи. Девушка обернулась, запрокинула голову.
Взгляд дикаря изменился. Теперь он больше не смотрел на нее как на свою собственность. Он любовался сокровищем. Митаюки счастливо рассмеялась, взяла его за руку и повела на берег.
В ворота острога они вошли, понятно, вдвоем. Но теперь уже не она цепко держалась за покровителя, а он сам обнимал ее за плечо и крепко прижимал