Еремеев всмотрелся в даль, на сияющий волшебным светом горизонт, откуда шло и тепло, неведомое в этих суровых краях со дня сотворения мира!
– А видно, тут давно так, – обернувшись, молвила стоявшая у борта Настя. – Вон, травища-то разрослась! А еще дерева, папоротники.
В отличие от своих подружек Настена не любила сидеть в шатре, а повсюду совала свой любопытный носик. Вот и сейчас говорила о чем-то с притулившимся рядом Маюни. Остяк отвечал односложно – землю эту он толком не ведал.
– Тут другой народ когда-то жил, не наши. Но по одежде и по виду похожи, я их речь понимаю.
– Что за народ? – заинтересовался отец Амвросий.
Атаман тоже встал рядом – интересно было послушать.
Подросток повел смуглым плечом – он, как многие казаки, давно оторвал от рубахи рукава – жарко.
– Обычный народ – охотятся, морского зверя бьют, рыбу ловят. Себя называют ненэй ненэць, а родов у них не так, как сложилось у нас – Пор и Мось, – а очень, очень много. Было. Пока сир-тя не пришли.
– Да кто же эти неведомые сир-тя? – не выдержав, воскликнула Настя.
– Так я ж говорил уже. – Маюни невозмутимо прищурился. – Сир-тя – колдуны, явились когда-то с юга.
– Про то, что они волхвы, я помню, – усмехнулся отец Амвросий. – Только вот – все ли? Чем они живут, как выглядят?
– Про то никто не знает. – Юный остяк убежденно тряхнул светло-русой челкой. – Тех, кто знал, сир-тя давно извели, соседей у них нету – вот и некому рассказать.
Волна ударила в борт с такой силой, что Настя едва не улетела в воду, хорошо, атаман успел удержать девчонку – ухватил за талию, чувствуя под тонкой тканью рубахи нежное тепло тела, улыбнулся… Был бы один – поцеловал бы, а так все же сдержал себя: на глазах-то у казаков – негоже!
– Ой! – громко вскрикнула девушка. – Вот это волнищи.
Тут же окликнул атамана и кормщик, показал жестом – мол, надо бы сворачивать к берегу, поискать укрытия от непогоды.
И впрямь, ветер вдруг резко усилился, так что казаки едва успели убрать паруса.
– Сворачиваем, – распорядился атаман. – Всем на весла – курс к берегу.
Приказ поступил вовремя, мгновенно разбушевавшаяся стихия уже играла стругами, словно осенний ветер сухими опавшими листьями, волны били в корму, перекатывались через низенькие борта, обдавали холодными брызгами. Так неровен час и…
– Вон! – Обнимающий изогнутый штевень впередсмотрящий Афоня обернулся с радостным криком. – Тут, чуть левее, заводь! Уфф…
Парня чуть не смыло волной, едва-едва отплевался:
– Ох, спаси, Господи!
– Да где, левее-то? – озабоченно выкрикнул кормщик.
– Локтей на десять.
Ветер уже выл, налетал, швырял пенными брызгами, рвал с поднятого копья синий вымпел – «за мной» или «делай как я», атаман велел его поднять первым делом. Исполняя приказ, все восемь стругов разом повернули, резвее заработали веслами.
Заводь – небольшая, заросшая по берегам густыми кустами – представляла собой устье неширокой речушки, вполне достаточное для того, чтобы струги смогли укрыться, переждать непогоду.
Ветер нагнал косматые тучи, хлестнул злым дождем, налетая на низкий берег, обиженно зашипели упустившие верную добычу волны. Не было уже ничего: ни неба, ни реки, ни зарослей – одна сплошная туманно-белая взвесь.
Внезапно налетевшая буря резко усилилась, погнала вверх по реке бешеные, с белыми барашками волны, а прямо над головами казаков сверкнула молния! Загремел гром. С пушечным выстрелом ломались высокие сосны, падали на соседние деревья, на струги, на людей!
– О Нур-Тором, – стуча зубами от ужаса, молился Маюни. – О великие духи…
– Ничего, – Настя, как все, давно вымокшая до нитки, старясь перекричать неистовый гул стихии, утешала отрока, а заодно – и себя: – Ну, подумаешь, буря! Мы-то, слава богу, не в море, ага! А представь: в море были бы? Перевернуло бы или выкинуло на камни. Хорошего мало!
– О, Сяхыл-торум, великое божество грома…
Выл ветер! Ломались деревья. Били зарницами молнии, грохотал гром, а вскипевшая от натиска морских волн речка, казалось, сейчас повернет вспять.
– Господи, Иисусе Христе…
– Богородица-дева Тихвинская…
– Святый Николай Угодник…
– Великий Сяхыл-Торум…
И вдруг все кончилось! Так же резко, как началось. Стих ветер, успокоилась река, а в синем, враз очистившемся от туч небе радостно заиграло солнышко. Никакое не золотое и не злое – обычное, февральское… Только вот стояло оно низко-низко, и вязкое влажное тепло шло вовсе не от него, а
