стать: небольшого роста, худенькая, темно-русые густые волосы, глазищи синие, сияющие, словно в ночном небе звезды, смуглая кожа, а грудь такая аппетитная, что, кажется, взял бы – и съел. А на левой груди, у соска, ма-аленькая такая родинка. Если и будет когда-то хозяйка в доме у Маюни, то вот такая, как эта… Или такая, как Настя… высокая, стройная… Нет, про Настю – это просто мечты, а вот эта… Вот повернулась боком, руки подняла – и тоже видны под смуглой кожею ребрышки! – вот замерла, к чему-то прислушалась, наклонилась… и посмотрела, казалось, прямо парню в глаза! Маюни аж попятился.
– Что там такое, Устинья? Что увидала-то?
Ага, вот как ее зовут – Устинья…
– Да кажется, будто кто-то в кустах сидит, смотрит.
– Зверь, верно!
– Ой, девы… Мне что-то страшно! Вдруг там такая же рогатая ящерица с дойную корову величиной! Как сейчас выскочит, ка-ак даст хвостищем…
– Да ну тебя, Авраама! Вечно ты все выдумываешь, пугаешь.
Настя тоже подошла к кустам, всмотрелась, потом обернулась к подружкам:
– Сейчас все вместе – кинемся, посмотрим, ага? Если кто там и сидит, так он нас сам боится. А ну-ка, пошли!
Вот тут Маюни не выдержал – бросился наконец бежать, да не так, как лесной человек, – неслышно, а как русские бегают – аж весь лес трещит! По крайней мере, именно так пареньку и казалось. Может быть, от того, что так сильно билось сердце?
Позади, от реки, вдруг послышался крик:
– Ой, девы! Смотрите-ка – лодка!
Это крикнула Катерина, она вместе с цыганистою Глафирою и юркою, с конопушками Федорой оставалась у реки и шариться по кустам вовсе не собирались. Кому надо, тот пусть там и носится, а нам и тут неплохо!
– Вона, вона, из-за излучины вынесло…
– Ой, девоньки… А в ней ведь кто-то лежит!
– Надо казаков позвать!
Не в меру любопытные Настена с Авраамой, услышав такое, переглянулись:
– Зачем казаков? Сперва сами глянем!
Сказали и, забыв про того, кто, может быть, таился в кустарнике, со всех ног бросились к речке. Не останавливаясь, вбежали – с брызгами – в воду, подтащили челнок к берегу… с опаской глядя на лежащего в нем человека… непонятно, то ли мертвого, то ли…
Настя наклонилась, прислушалась:
– Нет, он дышит. Только слабо-слабо.
Странный был человек: голый по пояс, в оборванных самоедских штанах из тонкой шкуры оленя, он чем-то напоминал Маюни – такой же смуглокожий, маленький, узкогрудый… и чрезвычайно худой, словно его специально морили голодом. А вот широкое скуластое лицо с узкими закрытыми глазами вовсе не напоминало довольно приятную рожицу юного остяка – тот-то был по виду как русский, даже и волосы светлые, а вот этот… Узкоглазый, волосы – жесткие, черные, как вороново крыло, и даже еще чернее.
– Давайте-ка, девы, повернем его да водицей на лицо брызнем… ага… Господи, он еще и ранен!
Левый бок незнакомца был весь в крови, мало того, в ране торчал обломок стрелы, едва-едва заметный!
– Я все ж сбегаю, позову казаков…
– Беги. Устинья… Рубаху только надеть не забудь.
– Ой!
– И нам бы не худо одеться…
Первым на зов явился Маюни, а за ним уж – и атаман с отцом Амвросием, Афоней Спаси Господи и ландскнехтом Гансом Штраубе. Последний за свой веселый нрав и незлобивость пользовался большим расположением девушек, коих, как неоднократно заявлял, искренне любил всех… но почему-то особенно выделял статную светлоокую Онисью. Вот и сейчас, глянув на нее, облизнулся – ну до чего ж аппетитна в одной-то рубахе. Высокая-то грудь так и выпирает, соски сквозь полотно торчат! О святая Бригитта – ну как же такое вынести? Разве что ввязаться в какую-нибудь хорошую драку… либо шнапсу потребить немерено, так, чтоб орать гнусным голосом непотребные солдатские песни, размахивать кулаками, ругаться, а потом упасть под лавку да там и уснуть.
– Ах, фрейлейн Онисья, это вы лодку заметили?
– Мы все.
Настя обернулась:
– Тут раненый. Не знаю, что с ним и делать, – сейчас попытаемся перевязать, а уж там как Бог даст. Больно много крови у него вытекло. Там, в