— Имя у товарища есть?
— Пэт Гаррет, — ответил Кид и добавил с презрением: — Шериф.
— Я где-то слышал — или прочел, — будто Лью Уоллес даровал тебе прощение.
— Губернатор? — спросил Кид. — Да, даровал — после того, как я заложил других убийц. Они мне были никто.
— Если тебя простили, зачем тогда этот Гаррет тебя арестовал? — спросил Холидей.
— Я к тому времени успел пристрелить еще парочку законников, — беззаботно ответил Кид. — Ты разве не читал об этом? В зале суда, когда мне выносили приговор, были репортеры из газет.
— Читал? О том, что тебе вынесли приговор?
— Я сказал: мне выносили приговор.
— Должно быть, упустил, — признался Холидей.
— Судья говорил тогда: «Уильям Бонни, ты приговариваешься к смерти через повешенье, и будешь болтаться в петле, пока не умрешь, умрешь, умрешь!» — Кид усмехнулся. — А я ответил ему: «Судья, шел бы ты к черту, черту, черту!»
— Смотрю, у вас с ним вышла занимательная, пускай и чуточку неуместная, беседа, — заметил Холидей.
— Ты разве сам не отвечал судье, когда тот оглашал твой приговор?
— Боюсь дискредитировать себя в твоих глазах, но меня никогда и ни за что не судили.
— Нравится тебе сорить умными словечками, да? — не без восторга произнес Кид. — Готов спорить, ты много учился.
— Я же доктор. То есть дантист.
— Завидую, — признал паренек. — Про меня пишут дешевые романчики, но я даже не могу и первой страницы осилить, — насупился он. — И меня никогда не рисуют на обложке!
— Всем нам приходится мириться с разочарованиями, — сказал Холидей. — Ты хотя бы доживаешь до конца истории.
— Зато другие вот читают книжки и потом мне пересказывают. Какая-то сволочь в прошлом месяце написала, будто Гаррет вызвал меня на дуэль и застрелил средь бела дня. Думаю, — серьезно произнес Кид, — за это я порешу обоих: и автора, и Гаррета.
— То-то Вокини порадуется, — сухо отметил Холидей. — В восторг придет.
— Ну, так зачем ты приехал? Кого убить хочешь? — спросил Кид и жестом велел бармену подать еще стакан. — Надеюсь, не возражаешь, если я отравлюсь твоим пойлом?
— Нисколечко, — ответил Холидей и налил собеседнику выпить. — Что до цели моего приезда, то я жил в Тумстоуне больше года.
— Да, все слыхали про перестрелку. — Кид подался к нему через стол. — Что, правда пролились реки крови?
— Стрелялось девять человек. Трое погибли, двое бежали, троих ранило.
— И с Уайетта Эрпа сняли все обвинения! — напомнил Кид. — Я слышал, да.
Помолчав, он спросил:
— Все девять человек были в том переулке?
Холидей кивнул.
— Если верить «Тумстоун эпитаф» — репортер которой произвел потом замеры, — стороны стояли друг от друга на расстоянии девятнадцати футов, не больше.
— Тесновато, поди, было?
— Да уж, — ответил Холидей. — Один из братьев Маклори даже лошадь привел.
— Жаль, меня там не было, — печально произнес Кид. — Сто лет пройдет, а про вашу перестрелку еще будут рассказывать.
— Сомневаюсь. Бой длился не дольше полуминуты, а дыму было столько, что никто почти ничего не видел.
— Зато про войну в округе Линкольн никто даже не вспомнит.
— Еще как вспомнит, — возразил Холидей. — Это была война, в ее названии есть имя Линкольна, и в ней участвовал сам Билли Кид. Что еще нужно для вечной славы?
— Ты правда так думаешь? — страстно спросил Кид.
— Правда.
— Нравишься ты мне, Док Холидей! — воскликнул паренек и осушил стакан. — Мы станем большими друзьями.
— Куда ж мы денемся? Пристрелить друг друга точно не можем, при всем желании.
«Пока Том не решит вопрос со станцией».
— Давай добьем бутылку и пойдем разомнемся в «Тигрице», — предложил Кид.
— Вряд ли нас пустят, после вчерашнего-то, — улыбнулся Холидей. — Мы половину клиентов распугали.
— Кто нас остановит? — сказал Кид.
