Кровь Олимпа (ЛП)

ГЛАВА 3. ДЖЕЙСОН

Так или иначе, она была ему знакома. Он узнал ее цветочное платье с запaхом зелено-красной расцветки, похожее на юбку-подкладку под рождественскую елку. Распознал цветастые пластмассовые браслеты на ее запястьях, которые впивались ему в спину, когда она обнимала его на прощание в Доме Волка. Вспомнил эти окрашенные в блонд начесанные кудри, и ее приторный лимонный запах.

Глаза у нее были такими же голубыми, как и у Джейсона, однако взгляд ее был затуманен, словно она только что вышла из бункера по окончании ядерной войны и теперь жадно выискивала знакомые детали в столь изменившемся мире.

— Мой дорогой, — сказало привидение, протягивая к нему свои руки.

У Джейсона помутнело в глазах. Внезапно все остальные призраки и гули перестали иметь для него хоть какое-нибудь значение.

Его камуфляж из Тумана рассеялся. Он выпрямился. Суставы перестали болеть. Его трость вновь обратилась в гладиус из имперского золота.

Жжение не прекращалось. Он чувствовал себя так, словно последние моменты его жизни — месяца, проведенные в Лагере Полукровок, года в римском лагере, его тренировки с богиней-волчицей Лупой — куда-то пропали. И он снова стал тем уязвимым маленьким мальчиком. Даже шрам на его губе, полученный в детстве в результате тщетной попытки съесть степлер, жгло так, будто это была свежая рана.

— Мама? — выдавил он.

— Да, мой родной, — ее силуэт замерцал. — Подойди, обними меня.

— Ты... ты ненастоящая.

— Естественно, она настоящая, — будто издалека прозвучал голос Майкла Варуса. — Думаешь, Гея позволила бы духу столь важной персоны томиться в Подземном мире? Она же Берил Грейс, твоя мать и звезда телевидения, возлюбленная самого царя Олимпа, отвергнутая им дважды, и в греческом, и в римском обличьях. Она заслуживает справедливости не меньше нашего.

Сердце Джейсона пропустило удар. Женихи столпились вокруг него, наблюдая за происходящим.

«Я для них всего лишь забава», — осознал он. Должно быть, это событие казалось призракам куда более занимательным, чем двое бродяг, дерущихся насмерть.

Сквозь сумбур в его голове прорезался голос Пайпер:

— Джейсон, посмотри на меня.

Она стояла неподалеку, держа в руках керамическую амфору. Ее улыбка исчезла, а ее пристальный взгляд был ожесточенным и требующим повиновения — его невозможно было игнорировать, ровно как и голубое перо гарпии у нее в волосах.

— Это не твоя мать. Ее голос воздействует на тебя каким-то магическим образом, словно дар убеждения, но даже более опасный. Разве ты не чувствуешь этого?

— Она права, — согласилась Аннабет, взбираясь на ближайший стол, с которого она скинула большое плоское блюдо, чем озадачила приличное количество женихов. — Джейсон, это всего лишь пережиток твоей матери, что-то вроде ары или...

— Всего лишь пережиток! — взревел призрак. — Верно, погляди, что со мною стало! А ведь во всем виноват Юпитер. Он отрекся от нас. И не собирался помогать мне! Я не хотела покидать тебя в Сономе, мой дорогой, но Юнона и Юпитер не оставили мне выбора. Они бы не разрешили нам быть вместе. Так почему же ты сражаешься за них? Вступи в ряды женихов. Возглавь их армию. И мы снова станем семьей.

Казалось, на Джейсона были направлены сотни выжидающих взглядов.

«Что-то в моей жизни никогда не меняется», — с горечью подумал Джейсон. К нему всегда присматривались, ожидая, что он возьмет лидерство на себя. С момента его прибытия в Лагерь Юпитера, римские полубоги относились к нему как к наследному принцу. Несмотря на его стремление обмануть судьбу — вступление в худшую когорту, попытки изменить традиции лагеря, принятие самых скромных миссий и дружба с самыми непопулярными детьми — его все равно сделали претором. Его будущее, как сына Юпитера, было предрешено.

Он вспомнил слова, однажды сказанные ему Геркулесом на Гибралтарском проливе: «Быть сыном Зевса нелегко. Слишком много давления. В конце концов, ты можешь сломаться».

И вот теперь Джейсон и впрямь чувствовал себя напряженным, словно натянутая тетива стрелы.

—Ты оставила меня, — сказал он матери. — Не Юпитер или Юнона. А именно ты.

Берил Грейс шагнула вперед. Морщинками вокруг глаз и плотно сжатыми губами она напоминала Джейсону его сестру, Талию.

— Мой дорогой, я же сказала, что вернусь. Это были мои последние слова тебе. Разве ты не помнишь?

Джейсон вздрогнул. В последний раз мать обнимала его у руин Волчьего Дома. Она улыбалась, однако в ее глазах стояли слезы.

— Все в порядке, — пообещала она тогда. Но даже будучи маленьким ребенком, Джейсон понимал, что это не так. — Жди здесь, дорогой. Мы скоро увидимся. Я вернусь за тобой.

Но она не вернулась. Вместо этого Джейсон бродил по руинам в одиночестве, плача, зовя маму и Талию до тех пор, пока его не нашла стая волков.