– И он? – с замиранием сердца спросила я.
Хоупсон, этот пожилой, грузный мужчина, сиял, когда говорил о Норманне… об Эллисе. И на мгновение я ощутила почти мистическую радость предчувствия, словно во сне о леди Милдред.
– И он уже здесь, – хмыкнули у двери.
Я вскочила, машинально подхватывая зонтик… да так и застыла.
– Так это вы – детектив Норманн? – слегка разочарованно произнесла я, отмирая.
– А вы – графиня Эверсан? – мальчишески улыбнулся он. В серо-голубых глазах горел веселый азарт. – Что-то мрачновато выглядите.
– Я в трауре. – Не пойми от чего мои щеки вспыхнули румянцем. Ну и дела! С четырнадцати лет не краснела, а тут… перед каким-то коротышкой…
Нет, конечно, если говорить честно – Норманн не был коротышкой. Рост – чуть ниже среднего для мужчины. Может, всего на сантиметр или два детектив уступал мне. Волосы – какого-то невнятного цвета: седые и черные пряди чередовались так отчетливо, что казались крашеными. Узкое лицо, треугольный подбородок, хитрые лисьи черты лица – с чертовщинкой, как говорят. И совершенно очаровательные, по-детски пушистые ресницы.
«Как у кролика», – промелькнула в голове совершенно дикая мысль, и эта параллель – лис с кроличьими ресницами – заставила меня проглотить нервный смешок.
Эллис и бровью не повел.
Большая порция неразбавленной невозмутимости, облачка воздушных ироничных улыбок, коричная пудра таинственности. Поместить в неприглядный сосуд – мятые брюки в полоску, ботинки да темно-серый плащ – и подавать с пылу с жару. Вот вам и рецепт детектива.
Не рекомендуется леди со слабым сердцем.
– В трауре, – произнес он совершенно невозможным тоном. – Ну конечно. Моя сестрица Рита, – начальник Управления за моей спиной отчего-то закашлялся, – говорит, что за долгим трауром прячут нежелание принять перемены. Она – умная девчонка, поверьте, мисс…?
– Виржиния-Энн, графиня Эверсан-Валтер, – неожиданно для себя ответила я. Этот детектив… вызывал странную симпатию. Нечто глубинное, инстинктивное, сродни природной беззащитности экзальтированных дам перед маленьким пушистым котенком. Он назвал меня «мисс», как будто я была дочерью лавочника, а не графа, но в этом было свое очарование – как будто знак расположения, сокращение расстояния. И хотя первым порывом было поправить его, холодно бросив «леди», я решила не спорить.
– Энн, – повторил он с удовольствием, причмокнув губами – бледными, розовыми, как цветочный лепесток. Такие подошли бы болезненной девице – но не взрослому мужчине. – Мне нравится. Созвучно с «мисс Эн», как записывают анонимных свидетельниц в протоколы… Пожалуй, буду звать вас именно так. Я – Алиссон Алан Норманн, но вы можете называть меня просто Эллис, как и все друзья.
– Друзья? – чувствуя себя до невозможности глупо переспросила я. Кажется, «стальная» графиня Эверсан, леди с мужской деловой хваткой, на время отступила, пропустив вперед какую-то юную дурочку.
Во всем виноваты поздний час и последствия испуга. Да, думаю, именно так.
– Друзья, мисс Энн, друзья, – рассмеялся он. – Мне почему-то кажется, что мы обязательно подружимся. Если, конечно, вы не собираетесь пристукнуть меня своей страшной тростью сию секунду.
Я опустила глаза. Онемевшие, побелевшие от напряжения пальцы сжимали ручку зонта на уровне груди, будто я и впрямь собиралась ударить детектива.
У меня вырвался вздох. В ушах зазвенело.
Брови детектива взмыли вверх:
– Стиви, она теряет сознание!
«Что за глупости!» – хотела возмутиться я, но тут трость с глухим стуком упала на пол – и я следом за нею, в темноту, пропахшую бабушкиным вишневым табаком.
Скрипело кресло-качалка. Мерно стучали шестеренки в настольных часах. Аккуратная трубка в женских пальцах покачивалась, сочась сизым дымом.
– Не все так просто, как кажется, милая Гинни, – философствовала леди Милдред, а я все пыталась разглядеть ее лицо. Но оно ускользало, расплывалось туманным пятном, стиралось из памяти, стоило лишь отвести глаза. – Первое впечатление обманчиво… Да что там первое! Порой живешь бок о бок с человеком, думаешь, что все о нем знаешь, и вдруг выясняется, что его душа для тебя – закрытая книга. А у некоторых – наоборот, вся книга напоказ… Да только нам не разобрать ни строчки, потому что написана она мудрено, а то и вовсе на чужом языке… Милая Гинни, все так сложно… Век живи – век учись… неисчислимы знаний рубежи… во многих знаниях – и многие печали… ученье – свет… есть много дивного на свете…
Бормотание становилось все неразборчивее и бессмысленнее. Я вслушивалась, жадно всматривалась, пытаясь уловить тающий образ, продлить свидание… Но там, на земле, кто-то решил, что мне пора просыпаться.
– С добрым утром, леди Виржиния, – прощебетала Магда тоненьким звонким голоском, совсем не подходящим женщине ее возраста, и отдернула вторую штору. Первая была уже аккуратно подвязана лентой. Значит, меня разбудило солнце. И какое яркое! Будто полдень на дворе. – Ну и денек вчера
