наполняло душу теплом и покоем.
— Благодарю вас, — пробормотал он. — Прошу прощения, что был вынужден вот так вломиться…
— Не надо. — Она коснулась его запястья. — Ничего не говорите.
Он кивнул, поелозил затылком по подголовнику.
— Боже мой, — всплеснула руками девушка. — Вы весь в крови! Вы ранены?
Она тихо дотронулась до его щеки.
— Нет. — Хотя прикосновение рук девушки было приятным, Лясота покачал головой. — Царапины.
— Ничего себе!
— Но это действительно так. Я порезался, когда прыгал из окна. Пришлось выбить стекло.
— Боже мой!
— У меня не было выхода. Меня предали.
— Ваш… э-э… друг?
— Нет. И давайте оставим этот разговор.
Вспоминать о безобразной сцене не хотелось. Он чувствовал боль и пустоту в душе. Еще несколько недель — да что там, несколько дней назад — у него была мечта о невесте, которая ждет своего возлюбленного. И вот она, реальность. Муж и двое детей. «Устала ждать»… Ну еще бы! Кто захочет связать свою судьбу с каторжником?
— Вам надо промыть раны, — неуверенно произнесла Владислава, напоминая о себе. — Посидите пока здесь. Я схожу за водой.
Она ненадолго выскользнула, оставив Лясоту одного. Он поерзал в кресле, устраиваясь поудобнее. Клонило в сон; то ли брала свое усталость, то ли просто наступила разрядка. За время пути до Владимира он почти не сомкнул глаз, и вот, пожалуйста. Но расслабляться рано. То, что его приютила девушка, еще не значит, что беглец в безопасности. Но несколько минут отдыха он заслужил. И только на минуточку закроет глаза. Он ведьмак, он заранее почувствует опасность… Он…
Он уснул.
А проснулся от легкого стука двери.
Тело среагировало быстрее разума. Рука с пистолетом взлетела вверх, целясь в грудь Владиславе, зашедшей в комнату с тазиком для умывания и переброшенным через плечо полотенцем.
Девушка вскрикнула от неожиданности, чудом не выронив свою ношу, и прижалась к двери.
— Черт, — выругался Лясота, когда до него дошло, что он чуть было не спустил курок. — Простите. Я не нарочно.
— Как романтично. — Хотя ей было все еще страшно, девушка постаралась улыбнуться.
— Вам смешно?
— Нет. Просто я…
— Вы испугались. Простите!
Владислава поставила тазик на подоконник, отвернулась, чтобы скрыть смущение.
— Ничего, — пробормотала она, — просто я очень рада вас видеть.
У нее перед глазами еще стояла согревшая ее душу теплом картина — усталый, покрытый пылью и засохшей кровью мужчина задремал в кресле среди пышной обстановки. Он здесь. Он пришел. Все остальное не имело смысла.
— Что?
Лясоте показалось, что он ослышался. Девушка отвернулась, уставившись в окно, выходившее на задний двор и сад, и что-то пробормотала. Лясота заметил, как краска смущения залила ее щеку, поднимаясь до самого уха. До такого маленького, нежного розового ушка, в которое так хорошо нашептывать летним теплым вечером милые глупости…
— Барышня… — Он прислушался к своим ощущениям, неожиданно ясно представив себе и этот, летний вечер, и запах ночных фиалок в саду, и треск цикад, и ее теплое дыхание на своей коже. Представил так ясно, что сразу понял: этому
Она вздрогнула, прикусив губу. Уставшие мышцы напряглись, взмолились об отдыхе, но Лясота заставил себя встать. Шагнул ближе, вставая за спиной и касаясь руками девичьих плеч. «Если она сейчас отстранится, — мелькнула мысль, — значит, все это дурь, блажь, морок…»
Владислава напряглась под его руками, словно простое прикосновение причинило ей боль, и тут же вывернулась из объятий.
— Надо промыть ваши порезы.
Лясота заставил себя усмехнуться, хотя при этом порванная кожа на щеке отозвалась болью. Да что он вообразил? Так же не бывает!
Владислава вцепилась в тазик и губку, как в последнюю надежду, но мужчина отстранил ее решительным жестом.
— Не стоит, барышня. Я сам.
— Сами вы не сможете. — Она тем не менее попятилась. — Надо осторожно. Вдруг останутся шрамы?
