Бывших ведьмаков не бывает

усадьба, вокруг раскинулась большая деревня. Не задерживаясь, проследовали мимо.

Холмы становились выше. Утомившись, лошади сами перешли с рыси на шаг. Научившись у биармов определять направление по звездам, Лясота сообразил, что они двигаются на северо-восток, постепенно забирая все дальше к восходу солнца. Они следовали почти вдоль берега Змеиной, лишь иногда спрямляя путь. Ехали всю ночь, и рассвет был уже близок. Обостренным конским нюхом он чуял запах предрассветной свежести, всей шкурой, слухом, глазами угадывал скорое наступление нового дня. Еще не более часа — и рассветет.

Но перед самым рассветом они опять углубились в густой лес. На этот раз дорогу оставили в стороне, пробираясь без каких-либо троп, растянувшись длинной цепью. Лясота устал. Он давно не проводил на ногах столько времени, разве только девять лет назад, когда его вместе с остальными гнали по этапу. Утешало его только одно — остальные лошади тоже еле передвигали ноги. Увяли и разговоры разбойников. Те, кто сидел на телеге, вовсе заснули. Не спали только возница да княжна Владислава. Мужчина чувствовал страх девушки, но ничем не мог ее утешить.

Но вот едущие впереди немного оживились. Послышались голоса: «Приехали! Давай сюда!»

Все остановились.

Лясота навострил уши, вскинул голову. С высоты своего теперешнего роста он видел нечто такое, во что отказывался верить.

На небольшой поляне высился толстый, восьми здоровым мужикам не обхватить, дуб. Его крона шатром раскинулась над поляной, забивая растущие вокруг деревца. Только за Каменным Поясом Лясота видел такие огромные деревья, да и то — как знать, который толще?

Тимофей Хочуха подошел к стволу, встал перед ним, раскинув руки, забормотал себе под нос:

Не на море-окияне,
Не на острове Буяне —
Посреди лесов дремучих
Лежит камень бел-горючий.
Как под тем-то камнем ход
В иные миры ведет.
А и камня не видать,
А и хода не сыскать
Ни попу, ни барину,
Ни судье, ни татарину…

На последних словах он громко хлопнул в ладоши — и дерево отозвалось протяжным стоном. На глазах Лясоты ствол треснул вдоль, раскрываясь, как книга, и обнаруживая темное нутро. Оттуда пахнуло сыростью и затхлостью подземелий, но и теплом, как будто под землей топили жаркие печи.

— Готово, братцы! — Тимофей Хочуха взял у Степки Разини своего коня, первым шагнул в открывшийся ход.

Один за другим разбойники входили внутрь. Дошел черед до телеги. На ней осталась только Владислава — слез даже возница, ведя коня в поводу.

— Этого тоже кто-нибудь придержите, — послышался приказ. — Неровен час — ошалеет.

Кто-то из разбойников крепко взял каурого под уздцы. Лясота пошел послушно, хотя внутри все трепетало. «Не может быть! — билась внутри неотвязная мысль. — Я не верю! Откуда у простого разбойника такое?» Но верить приходилось. В дереве начинался подземный ход. Постепенно понижаясь, путь вел их вниз и вперед. Копыта гулко цокали по утоптанной до твердости камня земле — или, скорее, камню, на котором был тонкий слой земли. В спертом воздухе пахло деревом, железом, камнем, сыростью — и гарью. Остальные лошади фыркали, мотали головами и беспокоились. Они чувствовали то же, что ощущал Лясота, но намного острее, и больше волновались, поскольку не понимали, что происходит. В довершение всего, стоило последнему разбойнику войти внутрь, как дерево с надсадным треском сомкнуло ствол, и все оказались в полнейшей темноте. Двигаться приходилось, ориентируясь на шаги тех, кто шагал впереди, и на узость хода. Тот, кто вел Лясоту под уздцы, второй рукой касался стены — был слышен слабый шелест пальцев по земле.

Впереди показался слабый свет. Первая мысль была о преисподней, где для них горят неугасимые огни, но вот долетел слабый ветерок, который принес запах воды, дерева, свежий воздух и обещание отдыха. Все приободрились. Люди и лошади зашагали быстрее, и через пару минут оказались на берегу реки.

Узкая лесная речушка по берегам густо поросла камышами, ивами и прочей растительностью так густо, что нечего было и думать отыскать спуск. В кустах стояла старая изба — три с половиной стены, просевшая крыша, горка камней на месте печи. Здесь и заканчивался подземный ход, а дальше тропка вела на крутой холм, где над местом слияния двух речек — этой и еще одной такой же — стояла крепостца, обнесенная частоколом из толстых бревен.