— Лежать! — крикнул Лясота. Он теперь стоял сбоку, и упырь метнулся на голос, протягивая к девушке руки — и целую, и оставшийся от второй обрубок.
Лясота ударил снова, коротко, без замаха, всаживая саблю ему в бок и проворачивая в ране. Живого человека этот удар мог бы прикончить на месте, а упырь только споткнулся, теряя равновесие. Мгновенно выдернув саблю из раны, Лясота замахнулся для последнего удара — по спине, чтобы перерубить или повредить позвоночник…
— Сзади!
Крик запоздал. На спину пала тяжесть, и он не удержался на ногах, падая на колени. Все же успел сгруппироваться и рухнул на бок, перекатываясь и подминая под себя повисшего на плечах старика. Почувствовал, как крепкие ногти, словно ножи, впиваются в плечи. Ударил затылком раз и другой, не давая упырю себя укусить, врезал локтем, потом отмахнулся мошной. Задел ногой по щиколотке первого упыря, подбиравшегося к Владиславе.
— На печь!
Краем глаза заметил, как девушка юркнула прочь, но не слишком проворно — упырь успел поймать ее за платье.
Отчаянный визг слился с яростным криком. Надсаживаясь, Лясота перевернулся, как есть, с повисшим на плечах упырем, кинулся на того, первого, используя тяжесть старика как оружие. Они вдвоем врезались в ночного гостя, и тот не устоял — упал, порвав на Владиславе платье.
Два упыря и человек барахтались на полу. Лясота откатился, прижимая старика к полу и чувствуя, как по шее течет что-то горячее. Ночной гость завыл, кинулся на него, но напоролся на выставленную саблю. Из распоротого живота повалились раздутые, гниющие внутренности. Завоняло так, что потемнело в глазах. Задержав дыхание, он рубанул второй раз и третий. Ошметки мяса падали на него. Истерзанный упырь упал сверху, и Лясота, зверея от боли и отчаяния, вогнал растопыренные пальцы ему в глазницы, выворачивая голову с клацающими зубами в сторону, а сам ударил саблей по спине и боку.
Удар вышел слабым — так хребет не перерубишь, только рассечешь мышцы и кости, — но для упыря хватило. Он ослабил хватку, подался назад, давая простор для замаха. Лясота брыкнул ногами, отшвыривая его прочь, перевернулся, пытаясь встать на четвереньки. Собрав силы, стряхнул с себя старика, напоследок оставившего на плечах длинные царапины. Отмахнулся саблей, рубя того по рукам и лицу, но понимая, что нужно что-то посильнее. Взгляд упал на топор, лежавший на лавке. Пальцы сомкнулись на рукояти. Но в этот момент вспомнил про открытую дверь.
На пороге стояла та женщина, Марья, кажется. Стояла и смотрела на побоище. И было в ее глазах, блестящих в темноте, что-то такое, отчего волосы зашевелились у Лясоты на голове.
— Ты! — низким вибрирующим голосом проревела она, протягивая руки. — Ты! Убийца!
За спиной послышался шорох. Не дожидаясь, пока упыри соберутся с силами для атаки, Лясота развернулся, ударив первым.
Мир закружился перед глазами — ночная тьма и белые тени вокруг. Страшный хряск костей, стук топора, вой, рычание, вопли слились в одно. Что-то влажно шлепнуло по лицу — в нос ударил запах гнилой крови. Топор врубается в плоть, входит трудно, застревает, но его удается выдернуть и нанести еще один удар. Теперь он застревает всерьез, но лезвие вошло в хребет, и обезвреженный упырь валится на пол.
В левой руке сабля — хорошо не выпустил. Перехватить двумя руками, ударить наотмашь. Плоть человека не тверже свиной туши, и хороший, от души, удар разваливает второго упыря от ключицы до брюшины. Оттолкнуть ногой заваливающееся тело, отмахнуться от протянутых рук, ударить с разворота последнего — по рукам, по плечам, по голове. Ноги вязнут в чем-то. Подполз? А вот тебе по шее! Готов… Другие еще шевелятся, еще пытаются ползти. Рубить без жалости. Раз, другой, третий…
Третьего не понадобилось, но сабля все равно описала полукруг, врезаясь в мертвую плоть. И лишь после этого Лясота позволил себе выпрямиться.
Голова кружилась. Тело дрожало. Волной накатывала слабость. Хотелось упасть прямо тут, на грязный пол, покрытый сгустками гнилой крови, ошметками плоти и внутренностей, прямо среди останков семьи упырей, закрыть глаза и спать… спать… спать… Он ведь и в самом деле спал, пока его не разбудила Владислава.
Княжна! Мысль о ней была подобна пощечине. Что с нею? Она жива?
— Барышня? Как вы? Владислава!
Послышался сдавленный всхлип, как будто кому-то зажимают рот ладонью, чтоб не кричал.
— Барышня? — рванулся он.
Девушка забилась в дальний угол полатей, скорчилась, пытаясь хоть как-то прикрыть плечи порванным платьем. В ее глазах стоял ужас. Она вскрикнула, когда Лясота потянулся к ней, забила ногами.
— Нет! Не подходи!
— Да успокойтесь вы, барышня! Вот дуреха! — Поймал за щиколотку, подтянул, стаскивая на пол, невзирая на сопротивление. — Все хорошо. Они мертвы… Да перестань ты! — Разозлившись, ударил по щеке.
Крики захлебнулись в истеричном рыдании. Притянув княжну к себе, Лясота позволил ей выплакаться, обнимая и поглаживая по плечам. Даже его до сих пор трясло, а что уж говорить об этой девушке. Вот ведь как у нее жизнь круто повернулась! Еще две недели назад жила-была в холе и сытости, на
