пережидая, пока она немного стихнет, прислушиваясь к воплям снаружи. По всему выходило, что придется держать оборону в доме. А в одиночку это трудно. Конечно, не верилось, что под дверью собрались жители всей деревни — наверняка в ней остались и обычные люди, которые сейчас затворились в своих домах и напряженно ждут… Чего? Рассвета? Или той минуты, когда, насытившись кровью двух путешественников, остальные упыри уберутся восвояси?
Боль понемногу отпустила, и он вернулся в избу, заодно заперев и дверь в сени. Какая-никакая, а лишняя преграда. Откинул крышку подпола, свалив туда то, что осталось от хозяев дома. Потом расшевелил угли в печи, развел огонь.
— Что вы делаете? — Едва он переступил порог, Владислава так и вцепилась в него, не отходя ни на шаг.
— Готовлюсь.
— К чему?
— Вы боитесь смерти, барышня? — Он выпрямился, посмотрел на девушку.
— Д-да.
— А я — нет.
Вспомнились недели и месяцы одиночного заключения в тесной — четыре на пять шагов — темной и сырой камере. Позади было восстание, бои на Дворцовой площади, куда ринулся восставший полк, разгром и аресты. Впереди — заседание Особой комиссии, ожидание приговора, а пока — пустота. Было холодно. Сыро. С потолка капало. На стенах цвела плесень, отовсюду выползали мокрицы и тараканы. Постель кишела блохами. Скверная пища, одиночество, холод, спертый воздух, в котором не столько тлела, сколько коптила и дымила свеча. То бесконечные допросы, выматывающие однообразием каверзных вопросов, то бесконечные недели, когда узника не навещал никто. Лишь раз в день у пола отворялось окошечко и ставилась миска похлебки. Многие его товарищи не выдерживали. Кто-то сошел с ума! Кто-то покончил с собой. Повесился Юро Крутицкий. Именно там Лясота перестал бояться смерти. И, наверное, это помогло ему выжить на этапе и в рудниках.
И сейчас, если бы речь шла только о нем одном, он бы поступил просто — поджег дом, предварительно впустив в него упырей. Пришлось бы сгореть с ними самому, но…
Но как же княжна Владислава? Она не может погибнуть вот так, хотя быстрая смерть от его руки наверняка будет лучше, чем, в зубах упырей.
Впрочем, пока те только ходили вокруг дома, шумели, выли, бормотали на разные голоса, стучали в двери и скреблись в окна. Стараясь не думать о том, что будет, если кто-то попытается залезть на крышу и проникнуть в дом через чердак, Лясота растопил печь и принялся шарить по сундукам. Нашел кое-какую одежду.
— Барышня, вы бы переоделись! Платье на вас… того…
— Вы можете об этом думать? — Владислава сидела на лавке, обхватив колени руками и прислушиваясь к шуму снаружи. — В такое время?
— А в какое еще? Жизнь не отложишь на потом. Одевайтесь и думайте о том, что все будет хорошо.
Зажег свечку, при ее неверном свете высыпал на стол содержимое мошны, отобранной у Тимофея Хочухи. Среди серебра и всякой мелочи нашел небольшой мешочек, осторожно развязал… Табак с солью? Надо же! Видно, атаман был готов ко всему. Осторожно, по крупинкам, насыпал смесь на порог и подоконники. Средство оказалось действенным — упыри тут же отпрянули от окон. Кроме табака нашлись курячий бог,[12] кремень с огнивом, несколько колечек, громовая стрелка,[13] уголек, свернутая в трубочку сухая береста, пара ключей разной формы, несколько старинных монет, огарок свечи, какая-то насквозь ржавая железка. Жаль, все это сейчас почти непригодно. Пошел в дело только уголек — им Лясота начертил на двери и окнах обереги. Подумал и, встав на стол, нарисовал еще один на потолке, а самый последний — на полу. Вдруг упыри решатся на подкоп?
Эти приготовления отняли все силы. Не чуя ног, Лясота забрался на печь вместе с Владиславой, высыпал на лавку остатки табачно-соляной смеси. Девушка уснула почти сразу, а он до рассвета не сомкнул глаз, одной рукой обнимая прильнувшую к нему княжну, а в другой сжимая саблю. И лишь под утро позволил себе смежить веки, погружаясь в дремоту.
24
Рабочий день в Третьем отделении начался как обычно. Явившись вовремя, по звонку, Юлиан Дич выслушал отчеты трех агентов, отдал секретарю распоряжения относительно тех, кто пока не явился к нему с докладами, наскоро подмахнул несколько прошений, составил донос в инквизиторский совет… И только устроился в своем кабинете, чтобы заняться архивными делами, как секретарь доложил, что его срочно желает видеть князь Михаил Чарович.
Род Чаровичей какое-то время состоял под особым надзором именно его отдела, как когда-то род князей Дебричей, к которым принадлежал по боковой линии сам Юлиан Дич. Примерно полвека назад наблюдение было снято, но Юлиан лучше многих знал, что в таких вещах не может быть срока давности. И когда посетитель переступил порог, он прищурился, окидывая статную фигуру князя, затянутую в полувоенный мундир, долгим пристальным
