– Вас сопровождали?
– А как же, положено! В три эшелона шли. Хотя не понимаю, почему в ваш медвежий угол до сих пор самолеты летают.
– Положено, – в тон ответил отец, и Наталья вдруг поняла, что с ним, точнее – почему он такой. Ему плохо. Невыносимо плохо. То, что он еще стоял, говорил, курил, совершалось на пределе или даже за пределом человеческих сил. Похоже, и Чкалов это почувствовал:
– С тобой всё нормально, Иваныч? Сердце не прихватило?
– Всё нормально, а если не нормально, дочка подсобит. Она у меня врач.
Чкалов посмотрел на Наталью.
– У меня дружок вчера на базу не вернулся, – сказал он. – Сгинул над Цугару и сигнал не успел подать. То ли самолет подвел, то ли американцы подсобили. Пойдем, Иваныч, помянем рюмкой водки.
Чкалов пил страшно. Стиснув зубы, всасывая водку с таким выражением лица, как если бы принимал яд. Шрам, пересекавший лицо летчика, с каждым стаканом становился белее и белее.
– Ты закусывай, закусывай, – говорил Николай Иванович, но летчик, по всей видимости, относился к тому разряду людей, которые никогда не едят, когда пьют.
Николай Иванович опрокинул только самую первую рюмку – поминальную. Как и Наталья.
Они расположились в ресторанчике на втором этаже аэропорта вокруг высокого столика, казалось, перенесенного сюда из московской забегаловки – пегая мраморная столешница и крючки под ней, чтобы повесить сумку или авоську. И вообще, здесь не пахло японским духом. Разве что надписи напоминали, где они. А так всё очень походило на какой-нибудь провинциальный аэровокзал где-нибудь в Сибири. Пусто. Тихо. Скромность на грани убогости, как говаривал Фельденгаузен, возвращаясь из очередной командировки в Новосибирск.
– Не верю, не верю, – повторил Чкалов. – Не думал, что до такого дойдем.
Он отодвинул от себя тарелку и оперся локтями на столешницу – огромный и ужасный, и у Натальи мелькнула дурацкая мысль – а как же он такой могучий забирался в кабину истребителя?
– Будешь? – Николай Иванович протянул ему пачку, но Чкалов посмотрел на него так, что он убрал ее суетливым и виноватым движением. – Прости.
Чкалов порылся в кармане плаща и бухнул на стол золотой портсигар. Открыл его и кивнул. Папиросы. Николай Иванович достал одну, размял табак в курке, прикусил мундштук. Откуда-то возникла миниатюрная официантка с зажигалкой. Бехтерев прикурил, а Чкалов процедил:
– Сгинь.
Он долго возился с коробком, но не оттого, что был уже порядочно пьян, ибо, на профессиональный взгляд Натальи, опять же, относился к тому редкому типу людей, которые не пьянеют, но всё больше погружаются в самую черную меланхолию. Высокая концентрация алкоголя в крови опознается по излишней возне с мелкими предметами – спичками, папиросами, хлебными крошками.
– Дайте я вам помогу, – предложила Наталья, но у Чкалова дернулась щека – то ли тик, то ли гримаса.
Спичка вспыхнула, он глубоко вдохнул дым.
– Ты знаешь, на чем они всё еще летают? На этажерках, блять.
Николай Иванович поморщился, посмотрел на Наталью.
– Девятки, пятнадцатые, представляешь? Это как…
– Не ругайся.
Чкалов тоже посмотрел на Наталью.
– Извини, дочка. Наболело.
– Ничего. Я понимаю.
– Никто ни хрена не понимает, – Чкалов загасил папиросу в стакане с водкой и вцедил жидкость в себя. Вместе с пеплом. – Вот, может, ты что понимаешь, Иваныч? А? Ты же у нас цельный генерал. Тебе положено понимать, почему на переднем крае обороны мы воюем старьем и рухлядью, а они нас Супер Сейбрами дрючат. Случись что посерьезнее, покатимся мы отсюда так, как в сороковом катились. До самой Москвы. Только теперь с другой стороны.
– Болтаешь много, – сказал Николай Иванович. – Это временные трудности, сам должен понимать. На всё сразу и всего не хватит.
– Ага, ага, еще скажи, как наш особист – кто хочет всего и сразу, тот получит ничего и постепенно. Козьма Прутков, мать его. На ОГАС хватает, на космос хватает, а на оборону – хрен без масла. Ребятам стыдно в глаза смотреть. Они ведь до сих пор думают, что я на гражданку по своей воле списался. Не выдержал затягивания поясов. Вспомнил про миллион двести. Помнишь, как это было? Когда миллиону двести здоровых мужиков дали из армии пинка под зад? Да что там армия! Ты когда в последний раз в каком-нибудь колхозе был? Вот где разруха. Нам еще до такого лет десять на сухом пайке сидеть.
Чкалов сорвал крышку с очередной бутылочки и вылил содержимое в стакан, так и не достав оттуда размокшую папиросу.
