Роберт делает движение, голова Иванны качается. Пощечина.
– Дрянь. Какая ты дрянь.
Поднимает руку для нового удара.
Надежда делает шаг и встает между ними.
Только попробуй, только попробуй, шепчу самой себе, толком не представляя, что Мерзон может попробовать и что я смогу в ответ сделать. Закричать? Вцепиться в него зубами? Пинать и колотить кулаками? Неважно. Ничего не важно, кроме Надежды. Она стоит перед ним, сжав кулаки, смотрит ему в глаза, похожая на пионерку, схваченную фашистами.
Роберт хмыкает, но руку опускает.
– Ты сам виноват, – говорит Иванна. – Надо доводить дело до конца.
Что творит?!
Но Роберт спокоен.
– Поговори, сучка. В следующий раз у тебя зубов не будет. Устрою твоему телу поход к стоматологу. Или к гинекологам из соседней подворотни, – плюет и уходит.
– Пошли, – говорит Иванна. – Не обращай внимания. Это не важно. Больше ничего не важно.
Поднимаемся на второй этаж по деревянной лестнице с деревянными перилами. Середины ступенек стерты до дыр. Квартиры зияют черными проемами, откуда воняет гнилью. Дом гниет вслед за постояльцами. Только никто не отвезет его в лепрозорий, так и будет здесь стоять, проедаемый насквозь проказой.
Идем по одной. Впереди Иванна, ощупывая ногой каждую ступеньку, прежде чем встать. За ней шаг в шаг Надежда. Я за ними, пыхтя и отдуваясь. В воздухе висит невидимая пыль, липнет к коже, покрывает ее шершавым налетом. Заходим сквозь выломанную дверь, идем по коридору, сворачиваем и оказываемся перед еще одной дверью, целой и запертой. Иванна встает на цыпочки, шарит по косяку. Щелкает замок.
– Пришли.
Ничего не видно до тех пор, пока не зажигается квадратный фонарик, висящий на гвоздике. Панцирная кровать со свернутым матрасом. Окна занавешены черным. Тазик. На вбитых гвоздиках – одежда. Под ней обувь, тоже на гвоздиках.
– Я как могла убралась, – говорит Иванна. – Тут такое творилось. Зато потолок целый и стены. И пол, – она притоптывает в подтверждение. Глухой звук наполняет комнату. Сыплется штукатурка.
– Что-то я мебели не вижу, которую она сюда натаскала, – говорю капризно. Не знаю – зачем?
Перестань, Надежда садится на пол.
Иванна смотрит на нее.
– Тебя надо подстричь, – говорит. – И переодеть.
Зачем?
– Тебя ищут, – Иванна сдергивает парик и бросает на кровать. – Сядь сюда, так будет удобнее.
– Не вздумай, – говорю Надежде. – Не слушай ее. Пошли отсюда. Побежали.
Зачем ты ее убила? Надежда смотрит на Иванну.
– Я потом всё объясню, обещаю, – копается в ворохе белья, достает ножницы, щелкает ими. – Иди сюда.
Надежда на кровати, волосы распущены по плечам. Иванна берет один локон и режет. Хочется закрыть глаза и ничего не видеть. А еще заткнуть уши и не слышать щелчков ножниц. Но я смотрю и слушаю. Волосы слетают на пол. Длинные, черные, густые. Щелк. Щелк. Щелк. Нелепая маленькая голова. Торчащие уши. Длинная шея. Щелк.
– Вот так, – говорит Иванна. Дует на Надежду. Стряхивает с ее плеч.
Сидящая на кровати девочка мне не знакома. И не похожа на девочку с этой короткой, мальчишечьей стрижкой.
Не переживай, отрастут, Надежда проводит ладонью по оставшемуся ежику.
Она меня успокаивает!
Иванна задерживает руки на голых плечах Надежды.
– Тебе надо помыться, – говорит. – Подожди, я всё устрою.
Подхватывает таз и выходит.
– Выглядишь ужасно, – говорю. – Обкорнали.
Но самой ужасно хочется провести пальцами по оставшемуся ежику.
Непривычно, соглашается Надежда. Будто груз с головы сняли.
– Ты ей веришь?
