Часть пятая. Токийская башня
Машина скакала по ухабам. Резко поворачивала. Тормозила. Разгонялась. Ноги Иванны нажимали на педали, рука переключала длинный рычаг, огромный руль крутился из стороны в сторону. Кровь промочила белый носок, стекала по лакированной туфле медленными каплями и падала вниз, собираясь в лужицы. Хотелось протянуть палец и тронуть одну из них. Зачем-то. Может, убедиться, что это не сон после шпионского фильма на ночь?
Запахло сухой травой и песком.
– Куда мы едем? – спрашиваю Надежду. Только для того, чтобы разорвать монотонное гудение двигателя.
Бежим, поправляет Надежда, бежим в Токио. Разве ты этого не хотела?
– Хотела! Но не так… Ты же помнишь – у пивной бочки останавливаются грузовики, надо всего лишь залезть в кузов и ждать. Грузовик поедет, а потом остановится за городом, потому что шоферу надо пописать, а в это время мы вылезаем из кузова и прячемся в обочине. Потом грузовик уезжает, и мы…
Блестящий план. Который так и не смогли осуществить. В силу его идеальности. Он не требовал ничего, только подобраться к пивной бочке и ждать подходящего грузовика. С таким же успехом можно бежать хоть в Токио, хоть на Северный полюс. И поэтому каждый раз, проходя мимо бочки, мы думали – в следующий раз, в следующий раз. Вот и дооткладывались. Незнайка и Козлик на Острове дураков.
Машина замедляет ход, останавливается, недовольно урчит.
– Можно вылезать, – наклоняется к нам Иванна. – Скоро выедем из города. Но мне нужна помощь.
Надежда всплескивает руками, когда видит разорванное на боку платье Иванны.
– В бардачке аптечка, – прижатое к ране тряпье пропитывается красным. – Хорошо находиться в ящике Шрёдингера… то ли жив… то ли мертв… то ли одновременно…
Голова запрокидывается, глаза закатываются. Бардачок не хочет открываться, а когда открывается, ничего кроме промасленных тряпок там не находится. Я ищу под сиденьями, за сиденьями, но Надежда рвет свою рубашку на полосы. В кабине ужасно тесно, с трудом перетаскиваем Иванну на пассажирское место. Мешаю как могу. Руки трясутся, рана ужасает, внутри нее что-то черное, вздувается кровавыми пузырями. Сразу видно – Иванна не жилец.
Рубашку пришлось разорвать всю. Неуклюжую повязку сверху затянуть рукавами. Надежда голая по пояс, в заляпанном кровью лифчике. Она вся заляпана кровью. Нос подозрительно хлюпает. В глазах слезы. Даже не пойму, кого жальче. Хочется встать в полный рост, отдать салют и продекламировать Багрицкого «Смерть пионерки»:
Такое вот дурацкое желание. Но ничего не делаю. У меня и галстука нет. Разве что у Иванны снять.
Вылезаем из кабины и осматриваемся. Никогда здесь не была. Глинобитная окраина. Развалины, поросшие кустарником. Пустые глазницы смотрят на нас. Извивается заброшенная железная дорога. Непонятно почему извивается – впереди степь, плоская земля.
Надежда натягивает пиджак на голое тело, застегивает все пуговицы.
– И куда теперь?
Хотя лучше спросить – и чего теперь?
Туда, показывает Надежда.
Щурюсь, пытаюсь рассмотреть. Далековато.
– Хорошо, – жму плечами, беру ее руку и делаю шаг, но она стоит. – Ты чего? Пошли!
Нельзя ее бросать, Надежда кивает на машину.
– Зачем нам машина? – никак не соображу. – Мы и так дотопаем.
Только потом до меня доходит, кого нельзя бросать. Вот честно – вылетела у меня из головы сразу же. Наша расчудесная Иванна. Родила царица в ночь не то сына, не то дочь.
– Она всё равно умрет, – говорю. – Будем сидеть и ждать? А если погоня?
