просунешь, а тут целый головастик? Но почему-то меня обдает жаром, я открываю глаза, вытираю пот. Ноги трясутся, отворачиваюсь и сажусь, как та японка, прислонившись спиной к столбу.
Постыдное желание. Не то что вслух, самой себе не скажешь. Но это важно, очень важно. Стаскиваю трусы до колен – стыдливый компромисс, потом соображаю – так не пойдет, колени не раздвинутся, сдвигаю до щиколоток, не лучше, сдергиваю окончательно. Разозлили они меня, щеки пылают кострами. Только бы никто не увидел, только бы никто.
Ты что делаешь, Надежда смотрит на меня. На мои голые колени и всё остальное. Трусики черной тряпочкой валяются в пыли.
– Так надо, – говорю. Хорошо, что Иванны нет – сгинула среди столбов.
Тебе еще рано, подходит ближе, трогает за колено, и на краткое мгновение, совсем краткое, как молния, мне вдруг видится она не девочкой, а, конечно же, мальчиком. Не стрижка, не костюм, а нечто более основательное. Меня охватывает такой стыд, что я в подобном виде перед ним, от которого цепенею, задыхаюсь, вспыхиваю, а потом ору:
– Не смотри! Не смотри на меня!
Надежда послушно отворачивается и терпеливо ждет, пока я приведу себя в порядок.
Не торопись, и я не понимаю – к чему это? К тому, что должно произойти или к моей лихорадке по отряхиванию школьного платья?
Это будет совсем не так, берет меня за руку, не так, как ты представляешь.
– Ничего я не представляю, – дуюсь. Да мне и нечего объяснять. Сама ничего не понимаю. А щеки продолжают гореть. Дотла.
Возвращаемся на тропинку. Слишком узкую, чтобы идти шерочкой с машерочкой. Надежда впереди.
Я вижу Фудзи.
Переправа, переправа, берег левый, берег правый. Ручей прогрыз в земле глубокую ущелину. Оттуда звенит вода, пахнет свежестью. Ни перешагнуть, ни перепрыгнуть. Завалящего мостика тоже нет. Зато есть канат, натянутый между двумя опорами, и ящик. Обычный ящик из досок. Щелястый.
Надежда поочередно разглядывает нас, грызет ноготь. Будто первый раз видит.
– Троих корзина уже не выдержит, – говорит Иванна.
– Я туда не полезу, – предупреждаю на всякий случай. – Я высоты не переношу.
Надежда смотрит на Иванну. Мои слова в расчет не принимаются. Машерочке ящик тоже не по вкусу – по лицу видно. Подходит ближе, заглядывает внутрь, хватает за края, раскачивает. Канаты скрипят.
– Придется лезть, – говорит.
Кто бы сомневался. Но меня не это настораживает. Иванна уже не кренится, как подбитая башня, и на палку опирается скорее для виду. Ей гораздо лучше. В чудеса я не верю, поэтому тщательно вынашиваю предположение, что всё было театром. Или цирком. Обманом, короче говоря. Но Надежде ничего не говорю, ни словечка. Пока бесполезно.
Надо лезть, поворачивается ко мне Надежда. И взгляд виноватый. Подруга называется.
Иду в обидки. Сама не хочу, а иду. Сажусь на краю и камешки вниз кидаю. Иногда попадаю – слышен плеск.
– Ну, что же ты? – Иванне не терпится. – Надо спешить.
Кто она такая? Ее здесь вообще не должно быть. Раскомандовалась.
Не обижайся, Надежда гладит по голове, как маленькую.
– Скинь свою Иванну в ручей, – предлагаю.
Она хорошая. И нужна нам. Очень нужна.
– Вот и целуйся с ней.
Препираться бессмысленно. Это понимаю я, понимает и Надежда. Просто слабость, минутка нежности. Губы касаются щеки. Ничего особенного. Тепло и сухо. Зато полегчало. Как раз настолько, чтобы встать и залезть в чертов ящик.
Веревку надо тянуть. Иванна, вот сюрприз, не может. Поэтому это делаем мы с Надеждой, обдирая ладони. Канат слишком толстый. Под взрослую руку. Причем мужскую, а не под наши ладошки. Тяжело. Пыхтим и тянем, тянем и пыхтим. Только Иванна задумчиво смотрит на Надежду. Взгляд мне очень не нравится. Кого-то напоминает. Прищуренный.
– Мне кажется, за нами кто-то наблюдает, – говорит. – Такое же ощущение, как…
Надежда отпускает канат, вытирает пот. Висим над ручьем. Хочется пить. Жажда над ручьем.
Никого нет, Надежда смотрит на близкий берег.
– А что будет, когда мы туда доберемся? – Иванна показывает в сторону башни. – Ты об этом знаешь?
Всё будет хорошо, Надежда улыбается.
Тянем. Хочется лягнуть, чтобы каблуком Иванну по лодыжке. Но я смотрю на Надежду и успокаиваюсь. В конце концов, сейчас уже ничего не важно.
