прежнему не вижу в том никакого смысла.
– Но почему именно Посол? – говорю я. – Зачем бы ей захотеть создавать нас, когда и ей, и всему Посольству только того и хочется, что управлять нами? Мы для них угроза. Мы всегда были угрозой.
Я думаю о сегодняшнем дне. Мы единственные Дети Икон, насколько нам известно. Только мы можем противостоять Иконам и Дому Лордов.
– Может быть, они боялись, что мы все кончим тем, что окажемся в рабстве. Может быть, они – или кто-нибудь из них – скрывали свои истинные цели. И они подготовили нечто вроде тайного запасного варианта, на тот случай, если Тот День будет не таким, как предполагалось. На тот случай, если явятся Курьеры и разрушат весь наш мир. – Тима говорит медленно, но мои мысли несутся стремительно, в том же темпе, что и мысли Тимы.
– Так оно и вышло… – бормочет Ро.
– Но кто? – спрашиваю я, хотя уже знаю, что ответа у Тимы нет.
И никто из нас не знает ответа, пока не знает. Но мы его найдем.
– Вы все с ума посходили вместе с ней, – говорит Лукас.
Я касаюсь его руки:
– Лукас… Она права.
Лукас не желает ни на кого смотреть.
Тима вскидывает руки:
– Но ведь для вас неважно, что именно я говорю, так? Это нелогично. Вы просто не хотите меня слушать, вы даже ее не хотите слушать!
Мне требуется чуть ли не целая минута, чтобы сообразить: Тима говорит обо мне.
Лукас смотрит на меня и качает головой:
– Ты неправильно мыслишь. Ты видишь то же, что вижу я, но ты не понимаешь. Никто из вас не понимает.
– Так объясни. Помоги мне понять, Лукас.
– Нет смысла. Ты не в себе, ты сумасшедшая. Вы все сумасшедшие. Я не желаю никак в этом участвовать.
Лукас прав. Я действительно чувствую себя не в себе.
Я ощущаю множество всего, но безумие в это число не входит.
В эту ночь я не могу уснуть. Я боюсь, что, если засну, мне начнут сниться сны. Я боюсь, что, если мне начнут сниться сны, я увижу Тот День. Только теперь я уже знаю, как выглядят Иконы, знаю, как они ощущаются, и знаю, что мне не пережить такого сна.
В эту ночь я беззащитна. В конце концов я засыпаю, сидя в постели, щипля себя за руки, пытаясь остаться бодрой.
И мне снится Тима.
– Тима?
Я вижу лишь дверь ее комнаты, и дверь запирается и отпирается, как будто Док продолжает шутить с ней. Тима стоит спиной ко мне, тонкая, как тростинка, тонкая, как всегда. Ее плечи остры, словно лезвия, и бледны, как лунный свет.
От них падает тень, и я наблюдаю за тем, как она меняется у меня на глазах.
По Тиме движутся нити, сплошь, как вены, как вода. Ручейки ярких цветов спадают с ее плеч, словно эполеты. Тима поднимает руки и прижимает их к затылку.
Она кричит. Брут лает.
Стежки прокалывают кожу Тимы ровно, быстро. Сотни стежков. Тысячи. Еще больше.
– Тима, – повторяю я. – Что происходит?
Она издает странный звук, как будто задыхается. И поворачивается ко мне. Я вижу, что ее горло прошито ярко-красной нитью, от уха до уха под подбородком. Новый рисунок.
– Мне это не нравится, Тима. Меня это пугает.
Стежки умножаются, разрез становится глубже. Глаза Тимы широко раскрыты, она едва дышит. Я протягиваю руку, чтобы прикоснуться к ее горлу. И тут вижу, что это вовсе не красная нить.
Это кровь.
Мои руки покрыты кровью.
Я открываю рот, чтобы закричать, но не могу, потому что мой рот забит нитками, голос не может прорваться наружу. Из меня тянется бесконечная красная нить. Я задыхаюсь, я пытаюсь выплюнуть ее, мой желудок судорожно сжимается.
Я все еще пытаюсь вернуть себе голос, когда осознаю, что кто-то стучит в дверь.
