– Как он? – спрашивает Мист, успевший занять водительское место.
– Заснул наконец, – прислушивается к моему дыханию Терри. Тянется в проход и неожиданно подтыкает, как маленькому, стираный и латаный плед, купленный когда-то нами на первом задании и с тех пор путешествующий с нами в машине как талисман на удачу.
– Как ты думаешь, может, ему в этот раз повезет? Так больно за командира, такой мужик мировой, и собрался по путям Прерванных Линий. – Это снова Мист.
– Ты же знаешь, какой он упрямый, – вздыхает Терри, и я прямо вижу, как заостряются черты его лица и он отводит глаза. – Услышал однажды, как его одна курица уродом назвала, так теперь никого и близко не подпускает. Когда он жил в доме его отца, ему часто доставалось за то, что он на маму похож.
– Да их, женщин, не поймешь, – явно кривится Мист, – и чего им надо?
– Знал бы – давно бы Сая женил. Сам-то из-за него до сих пор не женился, я человек простой, мне особенного никого не надо. Но как его бросишь одного, пропадет ведь… – бормочет Терри.
– О, смотри, Нашер показался! – радуется Мист. – Командира будить будем?
– Пусть поспит, – просит Терри, – кто знает, что его еще там ждет?
– Кто знает, – соглашается Мист, и под мерный шорох шин по покрытию я наконец-то уплываю в сон.
Глава 3
К воротам города, раскинувшегося вокруг замка Нашер, между прочим, включенного во всемирное историческое наследие, я подошла примерно через час, влившись в поток других путников, которые постепенно на перекрестках с тропинками, дорожками и дорогами присоединялись к общему движению. Пару раз мимо проезжал громоздкий колесный транспорт, словно сошедший с иллюстрации учебников по истории, оставляя за собой едкий запах. Толпа расступалась по обочинам, унося меня с собой, потом снова возвращалась на дорогу. К счастью, гужевого транспорта и верховых лошадей замечено не было, и я невольно перевела дух. Живых лошадей я видела немного, в зоопарке и в развлекательных парках, а последний раз я очутилась в седле в десятилетнем возрасте, и то только для того, чтобы папа сделал красивую фотографию для моей странички в соцсети. На меня поглядывали с любопытством, но заговаривать не решались, а я старалась идти, не поднимая глаз, и старательно прислушивалась. Говорили тут на местном диалекте всеобщего языка, вполне понятном, но немного архаичном, и я снова вздохнула с облегчением – оказаться еще и без возможности объясниться с аборигенами было бы очень некстати.
Выглядела окружающая действительность, если не брать в расчет моих спутников, вполне по-земному – голубое небо только добавляло сходства с пейзажами Изначальной. Желтое светило (к счастью, одно) упорно карабкалось ввысь и ощутимо припекало сквозь темную плотную джинсу. На Изначальной в первые солнечные дни я предпочитала носить головной убор, несмотря на поддразнивание родственников – в случае нарушения этой нехитрой техники безопасности мне приходилось отлеживаться в темной прохладной комнате, иногда более суток отходя от последствий перегрева. Вот и сейчас мне страшно хотелось прикрыть чем-нибудь свою яркую макушку. На Трионе и в воде, и в воздухе – в общем, везде присутствует микроскопическая взвесь весьма востребованного минерала юджинита. Она безвредна для человека, но окрашивает небо и воду Триона, а также волосы и ногти трионцев в целую гамму лилово-красных тонов. Мои волосы после почти трех лет жизни на Трионе из мышино-русых стали того самого насыщенного бордово- коричневого оттенка, который продавцами красок для волос гордо называется «красное дерево». Кстати, мне безумно нравился этот бонус жизни на Трионе – красные оттенки волос, ногти разнообразных бордово-лиловых оттенков, которые не нужно красить – только подпилить, ну, может быть, наклеечку или стразик добавить. Трионки же упорно пытались победить природу и считали высшим шиком красить волосы в набивший на Земле оскомину «изначальный русый» и носить «французский маникюр». Я с тоской посмотрела на свои короткие, аккуратные ноготки и вздохнула – избавиться от длинных ногтей заставили всех учениц третьего курса, мотивируя это грядущей летной практикой и недопуском к сессии в случае отказа.
Людской поток останавливался в десятке шагов от темного проема ворот в белой гладкой городской стене, выстраиваясь в некое подобие очереди. Я покорно замерла, уставившись взглядом куда-то между лопатками впередистоящего керимца в холщовой рубахе, явно никогда и ничего не слышавшего о дезодорантах, но играть роль бесчувственной куклы долго не смогла, замучило фамильное любопытство. Стены города тянулись вверх, щурились подслеповатыми глазками бойниц, расположенными через каждые пять шагов, ершились черепичной крышей над крытой галереей. Тем временем очередь неспешно продвигалась вперед, и мужчина в холщовой рубашке, что стоял передо мной, не задерживаясь, проскользнул в город. Мне пришлось пройти с десяток шагов вперед, чувствуя спиной любопытные взгляды, и остановиться перед городскими стражниками по их знаку.
Два воина-керимца с одинаковым равнодушным выражением лиц, стоявшие в огромном арочном дверном проеме, опираясь спиной каждый на свою створку тяжелой, окованной железом двери, видимо, тоже осоловели от яркого весеннего солнышка. Впрочем, не мудрено, если стоять на самом солнцепеке в черной одежде, кажется, даже из натуральной кожи и высоких сапогах, да еще и с автоматом, висящим на ремне на шее. Длинные волосы у обоих стражников были небрежно и без изысков стянуты на затылках. Единственное, что отличало этих двоих, были бусины, которыми были расшиты их куртки, – у левого, молодого, бусины были разноцветными и украшали грудь и плечи, у того, что был постарше, бусины блестели тусклым металлом и скупо обозначали область сердца.
– О, еще одна, – кивнул младший старшему над моей головой, словно меня тут и не было, и, повернувшись ко мне, уточнил: – В замок?
