— Пашка, — выдохнула я и опустилась на грязный пол.
Она вздрогнула и медленно подняла голову. Вместо ярких глаз цвета меди, на ее лице слепо таращились в пространство два пустых бельма.
— Ольга?
— Да. Как ты? Как они тебя поймали? — я дотронулась до холодной, покрытой испариной кожи, впервые за все время забыв о сломанном пальце, о боли и том, что приказ о казни уже отдан.
— Какая, к низшим, разница как? — она сжала кулаки, звякнул металл, на тонком запястье матово блеснул круглый браслет, цепь от которого уходила в светлую стену. — Они забрали мой яд! Совсем! Я теперь человек! Поняла? — она опустила незрячие глаза и уткнулась лбом в грязные колени.
— Послушай, — она была похожа на ребенка, и я погладила спутанные волосы. — Мы что-нибудь придумаем, только не сдавайся, прошу.
— Невыполнимое обещание, — проговорил Вестник, дергая меня за шиворот. — На выход, живо.
— Пашка, — простонала я, силясь вырвать воротник из пальцев Радифа, — прошу.
— Не проси, — рявкнул Вестник.
— Забудь обо мне, — прошептала девушка прежде, чем дверь захлопнулась и исчезла, растворяя всхлипы в тишине тюремных коридоров. Змея снова осталась один на один со своим кошмаром.
Жесткие пальцы обхватили меня за шею и без всяких предисловий впечатали лицом в стену. Хрустнула кость, боль, казалось, пробила глаза насквозь и шаровой молнией заметалась внутри черепа. Светлый пол украсили темно-красные капли.
Я замычала и зажала нос ладонями. Радифа схватил меня за запястья и с силой развел руки в стороны, заставляя смотреть прямо в склонившееся лицо. Крик перешел в стон, который он вдохнул вместе с воздухом и аж зажмурился от удовольствия. Святые, как же больно! Я всхлипнула, глотая кровь вперемешку со слезами.
— Использовать меня в своих целях тоже запрещено, — он склонился, продолжая пить эмоции и ища в глазах отражение боли, которая так нравилась ему на вкус. — Ты могла спросить о ней.
— Вы бы не ответили, — я закусила губу, стараясь подавить дрожь, но ничего не получалось.
— Это другой вопрос, ответ на который ты теперь не узнаешь. Если так дальше пойдет, палач получит человека по частям и очень расстроится, — Вестник отстранился.
Плинк-плинк.
Я наклонила голову вперед, стараясь унять головокружение. Сожаления не было. Боль, досада, отчасти злость, перемешанная с желанием закрыть глаза и заснуть. Пашка жива, а это уже немало. Мартына в темнице не было. Вывод: значит, он есть где-то еще.
Надо собраться, надо что-то придумать, или меня скоро превратят в отбивную. Хотя, может, и так превратят, из любви к искусству.
Плинк-плинк.
— Вода, — прошептала я.
— Повтори, — Радиф, отпустил руки.
— Снова течет вода, — я вытерла ладонью кровь, стараясь не касаться носа, стараясь не сорваться на крик.
Плинк-плинк.
Пальцами здоровой руки я оперлась о стену, оставив на ней коричневые разводы, закрыла глаза и прислушалась.
Плинк-плинк.
— Там, — указала я на темный проход.
Коридор заканчивался аркой, за которой была квадратная металлическая площадка, соединявшая с лестницей. Вестник сорвался с места. Я пошла следом, не особо задумываясь зачем. За еще одним ударом? Или как раз во избежание? Кровь продолжала капать на одежду, и когда я перегнулась через перила, несколько капель улетели вниз во тьму. Этажом ниже на ступенях стояла керосиновая лампа с мутным стеклом, отбрасывая на часть ступеней рваный круг света.
Плинк-плинк.
— Куда? — спросил Радиф, в полумраке его глаза отсвечивали алым.
— Не знаю.
Звук ударяющихся о камень капель звучал рассеянно, отражаясь от стен и создавая иллюзию вездесущности. Железные ступени закручивались вокруг пронизывающего боковую башню столба. Светлые стены темнели с каждым сантиметром спуска. Обрывок цепи звякнул о железный настил площадки. Звук капающей воды не приближался и не удалялся, не замедлялся и не ускорялся. Он просто был.
Вестник размышлял не дольше секунды, его тяжелые шаги застучали вниз по лестнице.
Плинк-плинк.
Я стала спускаться следом хотя в голове шумело, а нос превратился в пульсирующий болью комок. Мутило, тошнота то и дело подкатывала к горлу,
