Из окна он показал мне на двор, где на охапке сена в звериных шкурах лежал полуголый Кратериос.
— Правда. Кратериос — мой гость. Он был моим наставником, пока я не надел тогу взрослого мужчины. Это крупнейший философ-киник!
Бурр побагровел:
— Что касается его размеров, то у меня сомнений нет. Стоит наклониться над ним, чтобы в этом убедиться.
— Что ты имеешь в виду?
Я осторожно выглянул из окна и не смог сдержать вопля. Мы тут же сбежали по ступеням вниз и застыли перед Кратериосом.
— Привет, Пилат, день будет хорошим!
Обычно ворчливый Кратериос обращался к нам с широкой улыбкой. Он откинул свои шкуры и мешок и нежился под желто-соломенным утренним солнцем.
Мне не привиделось: Кратериос яростно надраивал свое гигантское копье, лежа посреди двора Антониевой башни. Наше присутствие и наши пораженные лица никак не подействовали на него: его мозолистая кисть быстро двигалась взад и вперед.
— Думаю, останусь на некоторое время в Иерусалиме, — без всякого смущения продолжил Кратериос. — Вчера я разговаривал с твоей супругой Клавдией Прокулой. Эта женщина стоит дороже, чем все ее драгоценности. Она мне разъяснила эту еврейскую религию, и, честное слово, к своему величайшему удивлению, я нашел ее любопытной. Даже удивительной. Знаешь ли ты, что из всех известных мне религий только она сближается с философией! Как и у наших греческих учителей, в ней говорится об одном Боге, единственном, уникальном Боге.
Кратериос рассуждал неторопливо, серьезно, словно его рука и не занималась непристойным делом. Но я не мог воспринять его слов, потому что мне казалась невозможной такая независимость головы от его детородных органов. Я не понимал его рассуждений.
Я указал пальцем на его быстро двигающуюся руку и едва слышным голосом спросил:
— Послушай, Кратериос, ты занят… философскими упражнениями?
— Если точнее, терапевтическими. Терапевтическими и нравственными! Терапевтическими потому, что, когда тело переполнено семенной жидкостью, по совету Гиппократа, следует помочь природе кистью руки и изгнать жидкость. Нравственным потому, что дорожу своей свободой думать и действовать и не хочу быть рабом плотских желаний. Если не опустошать зверя каждый день утром, жидкость ударит в голову, я сойду с ума и примусь делать глупости.
— Интересно знать, что может быть для тебя глупостью.
— Я становлюсь сентиментальным! Я привязываюсь к первой идущей мимо девушке, широкобедрой и крепконогой, я тащу ее кувшин с водой, ее провизию, я рассказываю шутливые истории, говорю комплименты, пыжусь, даже начинаю давать обещания… Напротив, ничего такого не происходит, если я облегчаю себя при пробуждении. Советую тебе, Пилат, воспользоваться моим методом. Разве я тебе уже не советовал этого когда-то?
Я молча продолжал смотреть на Кратериоса. Неужели он напоминал о служанке? Мне казалось, что трудолюбивая рука преуспела в своих усилиях и облегчение должно было вот-вот наступить.
— Люди считают меня эротоманом, сладострастцем, — сказал он, ускоряя движение руки, — тогда как я презираю тело, презираю любовные игры, просто хочу… освободиться… м-м-м… от этой пакости… А-а-а!
Утренняя гимнастика Кратериоса завершилась. Он вытерся своими звериными шкурами.
— На чем мы остановились? Ах да, Пилат, эти евреи создали религию, которая не лишена интереса. Как я уже говорил, они проповедуют веру в единого Бога, что мне кажется чистым воплощением разума. По этому пути размышлений шли все мудрецы от Анаксагора до Платона. Если Бог есть, то он един. Единственный мыслимый Бог есть бог-одиночка, абсолют, исток, очаг Единения, смысл проявления множества. Не кажется ли тебе удивительным, что их мифы спонтанно излагают ту же теорию, что и крупнейшие философы Греции? Какое удивительное совпадение! Мыслители своими логическими построениями постепенно пришли к монотеизму. А евреев посетило озарение в самом начале их истории! Более того, как говорит Клавдия Прокула — исключительная женщина, Пилат, и надеюсь, ты отдаешь себе в этом отчет, — евреи утверждают, что золотой век не позади, а впереди. Представляешь? В то время как все религии, даже философии, исповедуют в основном ностальгические воспоминания, глядят в прошлое, когда был сотворен мир, евреи идут вперед, развиваются! Они поместили счастье в будущее, они ждут его, они на него надеются, словно история является не окружностью, циклом, а движением вперед, стрелой, устремленной к цели… Вчера Клавдия Прокула сказала мне, что так написано в их книгах. Кстати, эта удивительная женщина поднялась намного выше своего аристократического статуса. Даже не уверен, что ты достоин подобной супруги.
В этом я был полностью согласен с Кратериосом. Я никогда не понимал, почему Клавдия Прокула выбрала меня среди двадцати претендентов, более богатых, более образованных, осененных большей славой.
— Твоя жена обладает исключительно редким даром для женщины — независимостью. У нее собственные вкусы, собственные мысли, собственные суждения. Она свободна в своих поступках. Она даже не представляет, что статус замужней женщины может ограничить ее свободу. Пилат, она покинет тебя, если ты ее разочаруешь. Она остается рядом с тобой, потому что любит тебя, но каждое утро проверяет, любит ли она еще тебя. Она настолько свободна, что жалеет мужчин. Да-да, она испытывает сострадание к самцам, которые под давлением возложенных на них обязанностей вынуждены подчиняться смешным социальным и политическим интересам. Кстати, она мне говорила об одном местном философе, некоем Иешуа, который исповедовал доктрину, показавшуюся мне очень близкой к доктрине нашего великого Диогена. Простая жизнь, умеренность, презрение к сильным мира сего, равноправие женщины, уважение к мужчинам, которые оказались достойными звания мужчины… Мне надо побольше разузнать об этом мудреце.
— Ну что ж, разузнавай. Но доставь мне удовольствие, Кратериос: постарайся избегать публичных упражнений в терапевтических и нравственных целях. В противовес тому, во что ты, кажется, веришь, евреи не испытывают уважения к философии, как греки, а также не проявляют любопытства к невероятному, как римляне. Они уважают только свой Закон. Они очень благочестивы и очень сурово наказывают… за публичное проявление сексуальных желаний. Ты рискуешь быть забитым камнями до смерти до того, как я успею вмешаться.
Кратериос пожал плечами и направился в кухню, чтобы поживиться какими-нибудь объедками.
Явился гонец от Иродиады, сообщивший о том, что тетрарх Ирод заболел.
Хитрость была грубой и недопустимой. Ирод любыми средствами пытался выиграть время. Он упорствовал в своем желании отравить души людей ложными слухами, он хотел добиться восстания в Палестине. Я должен был немедленно принять необходимые меры.
В сопровождении двух когорт я поскакал в малый дворец. Расставил своих людей вокруг здания и приказал открыть двери.
Хуза, управляющий, бросился ко мне и пал на колени:
— Ирод, господин, очень плохо себя чувствует.
Я с презрением слушал его восточные речи, насыщенные стенаниями и всхлипываниями. Я переступил через Хузу, сам открыл двери и дошел до зала пиршеств.
Ирод лежал на огромной постели словно мертвец. Я приблизился к этому лису, который, несомненно, притворялся погруженным в глубокий сон, чтобы избежать разговора. Я наклонился над толстым лицом, на котором пот обратил притирания и пудру в комки. Корка косметики растрескалась, обнажив старую морщинистую кожу.
Я призвал своего врача Сертория. Он склонился над ровно дышащим Иродом.
— Спит, — сообщил он.
— Разбуди его.
Серторий вонзил в руку Ирода иглу. Тело тетрарха не шелохнулось, даже крылья носа не вздрогнули на безмятежном лице.
Из глубины комнаты донесся резкий голос:
— Он не спит. Иначе он бы храпел.
Царица Иродиада стояла между двух монументальных светильников. Тело ее было затянуто в парадные одежды, на лице виднелись следы пудры. Слишком упорно отрицая время, она лишь ускорила его бег.
Парик и румяна обратили лицо красивой сорокалетней женщины в маску без возраста. Покачивая бедрами, она приблизилась ко мне. Походка у нее была вызывающей.
— Он не умер, но потерял сознание и спит сном, из которого его нельзя вырвать. Он ничего не слышит.
— Это опасно?
— Надеюсь. Я вышла замуж за эту вонючую свинью только ради того, чтобы поскорее стать вдовой. И он знает об этом. Так ведь, Ирод? Я же тебя ненавижу и жду не дождусь, когда сгниет твоя старая шкура.
Ирод, распластанный словно устрица, даже не шевельнул веками.
Я не мог не оценить поведения Иродиады.
— Все так же влюблена, как я вижу.
— Все так же, — спокойно ответила Иродиада.
Мой врач осмотрел Ирода. Он пришел к выводу, что у тетрарха не поврежден ни один жизненно важный орган, но сам царь, потрясенный какими-то сильными переживаниями, как бы ушел в самого себя. Он мог выйти из этого оцепенения, а мог остаться таким навсегда.
— Он придет в себя, — безапелляционно заявила Иродиада. — Он всегда приходит в себя. Он уже устраивал подобное представление, когда на серебряном блюде подали голову Иоханана. Через три дня он очнулся и снова вернулся к своим отвратительным привычкам. Твой вчерашний визит подействовал на него так же, как казнь того отшельника, чей рот был полон дерьма. Что такое ты ему сказал?
Суровым голосом, чтобы произвести на нее впечатление, я пересказал ей, как вник в план Ирода и как приказал ему покончить со всеми слухами и вернуть труп.
Иродиада выслушала меня с интересом, в глазах ее плясало черное пламя, хотя на лице не дрогнула ни одна черточка.
Она долго молчала, потом ожила и ответила мне:
— Ты не прав, Пилат. Твои рассуждения блестящи, но блестяще ошибочны. Свинья хитра, и душа ее как лабиринт, но ты недооцениваешь одного: Ирод верит своим предкам и никогда не отступится от Закона, поскольку по-настоящему верит. Да, он всегда выискивал пророков, да, он, возможно, думал воспользоваться ими как рычагом, чтобы объединить четыре области Палестины. Но сделал бы это, только будучи совершенно уверенным в том, что Мессия действительно является мессией. Он крайне тяжело перенес то, что я получила у него голову Иоханана Омывающего. Он считал его истинным пророком и дрожал от страха, что убил посланца Бога. Он уже давно не притрагивался ко мне. После смерти Иоханана перестал со мной разговаривать. Когда появился Иешуа, которого Иоханан возвестил истинным Мессией, все надежды Ирода обратились на него. Он хотел ему помочь, он предложил ему деньги, чтобы тот
