об осколок бетонной плиты, торчащий из россыпи развалин под ногами, а потом ударившись плечом о выступающий из стены норы фрагмент расколотой кирпичной кладки. От падений спас полученный опыт, Овечкин оба раза успевал ухватиться за стену. Можно было только догадываться, как тяжело пришлось полицейским, когда они пробивали эту нору. А ведь у них не было антирада. Или был? Антона вновь охватил страх. А вдруг они поумирали не от длительного облучения, а от побочных эффектов антирада?! Ведь после его употребления человеку требуются медицинские процедуры, провести которые на станции метро невозможно! От страха Овечкина вновь затрясло, и он приказал себе не ныть и взять себя в руки, обещая выяснить этот вопрос у Порфирьева или фельдшера. Сейчас нельзя поддаваться панике! Всё уже позади! Если запаниковать вновь, Порфирьев точно не возьмёт его с собой в бомбоубежище! Этот аргумент подействовал, и психику удалось удержать под контролем, хотя руки трястись так и не перестали.
– Мы внутри, – сообщил Порфирьев. – Развязываемся и ищем продукты. У нас есть полчаса.
На складе царила кромешная тьма, и Антон тщательно освещал нашлемным фонарем каждый метр пространства. Найти что-либо долго не удавалось. Кругом валялись разорванные упаковки и порванные коробки из-под товара, громоздились опрокинутые стеллажи и возвышались кучи обломков, осыпавшиеся из проломов в потолке. Местами стены были выдавлены внутрь смещением грунта, не приходилось сомневаться, что от самого магазина наверху не осталось ничего, но подвальный склад каким-то чудом уцелел в большей своей части. Которую продовольственные команды вычистили под ноль. Неудивительно, что их группа не встретила тут никого. Склад абсолютно пуст.
– Тут ничего нет, – выразил общее мнение молодой техник спустя двадцать минут непрерывных поисков. – Всё вынесли подчистую!
– Я нашёл холодильную камеру с рыбой, – сообщил пожарный. – Воняет так, что даже через фильтры чувствуется. В остальном – хоть шаром покати.
– Возвращаемся, – подытожил Порфирьев.
За семь часов их отсутствия на станции многое изменилось. К запаху отходов человеческой жизнедеятельности, пропитавшему спёртый воздух, прибавилась сильная влажность вкупе с запахами чая и варёных макаронных изделий. Старый техник сумел организовать людям места для кипячения воды, задействовав для этого систему освещения. От каждого осветительного прибора теперь свисала кустарная проводка, заканчивающаяся самодельным кипятильником. В комплекте с кипятильником шло некое подобие металлической подставки, собранной из чего придется. На подставках располагались ёмкости с водой в момент кипячения и укладывались кипятильники в то время, когда кипятить было нечего. В результате подставки служили чем-то вроде радиатора отопления. К кипятильникам стояли очереди, очередь за водой из скважины стала ещё длинней, народа на платформе вновь прибавилось. Причина этого стала ясна, едва Антон приблизился к платформе настолько, чтобы видеть незанятую составами часть путей. В тоннелях стояла вода, контактный рельс был почти затоплен, всюду плавали обрывки всевозможных упаковок и порванной пластиковой посуды.
Термометр скафандра показывал, что температура на станции упала до плюс пятнадцати и не приходилось сомневаться, что приток холодного воздуха с поверхности будет только увеличиваться. Замерзающие люди уже надели на себя всё, что оказалось под рукой, от ветровок до самодельных накидок, изготовленных из содранной с вагонных скамеек обивки. Плотно заполненное людьми пространство платформы и стоящих возле неё вагонов напоминало кадры репортёров, сделанные на свалке в какой-нибудь захудалой стране третьего мира: грязь и множество мусора, среди которого копошатся одетые кто во что нищие.
Возвращение группы вызвало на станции всплеск активности. Множество активистов собрались по ту сторону ворот и выкрикивали вопросы, не дожидаясь, пока группа закончит первичную очистку. Зайдя внутрь, первое, что увидел Антон, были скафандры, валяющиеся в углу, недалеко от гермоворот. Следующее, что бросилось в глаза, был вагон, приспособленный под продуктовый склад. На его крыше сидели и стояли десятка полтора мужчин и женщин, среди которых он узнал добровольцев, подрядившихся охранять продукты. В руках они держали самодельные дубины, изготовленные из снятых с вагонов поручней. Похоже, охрана склада была усилена, но в тусклом свете аварийного освещения покрытые четырёхдневной щетиной люди с железяками в руках выглядели агрессивно, и больше походили на захвативших вагон беглых уголовников.
– Иди, прокомментируй общественности результаты, – Порфирьев пренебрежительно кивнул Антону на выкрикивающую вопросы толпу. – Потом зайди в дежурку, надо поговорить.
– Ты не хочешь разговаривать с людьми, которые так на тебя надеются? – нахмурился Антон.
– Я не давал никому согласия на то, чтобы они на меня надеялись, – издевательски парировал амбал. – У нас же свободная страна, так ведь? Особенно теперь! – Его лицо сделалось усталым: – Мне нужно снаряжение очистить. Оно ещё пригодится. И тебе советую сделать то же самое. Не отдавай скафандр никому. Можешь наврать, что захочешь. Скоро толпа поймет, что поторопилась побросать скафандры. Даю триста против одного, что после крайнего выхода их даже не чистили.
Порфирьев оказался прав. Едва общественность услышала об обнаружении бомбоубежища, за скафандры едва не возникла драка. Каждый желал идти туда через сутки, и за право первой очереди мгновенно разгорелась яростная борьба. Какие только аргументы ни выдвигались: одни заявляли, что им не хватило продуктов, потому что их продовольственные команды были последними в списках и им ничего не досталось. Поэтому право идти в бомбоубежище принадлежит им. Другие возражали, что имеют прав не меньше, потому что входили в состав команд очистки, и возились с радиоактивной пылью ради всеобщего блага. Остальные заявляли тем и другим, что это не является аргументом, потому что собранные в гастрономе продукты разделяются на всех, а команды очистки и вовсе имеют увеличенный рацион. Активисты с дубинами немедленно взяли скафандры под охрану, невзирая на идущее от них
