понимаете.
– Понимаем, – Дилара передала скафандр Антону. – Но мы готовы пойти на риск!
Педиатр покинула слесарку, и Порфирьев негромко произнёс:
– Снаряжайтесь. Те, кто пойдут в Раменки в скафандрах, должны выйти наверх до того, как обо всём узнают остальные. На всякий случай, во избежание ненужных конфликтов.
Старый техник выдал Владимиру и Александру скафандры, и те принялись немедленно надевать снаряжение. Дилара скользнула по ним взглядом и потащила мужа за дверь.
– Пойдем, поможешь с детьми! – заявила она и обернулась к Порфирьеву: – Он на минуту!
Тот кивнул, и супруги оказались за дверью. Дилара захлопнула её за собой и быстро зашептала:
– Одевай скафандр и не отходи от него ни на шаг! Не вздумай с ним спорить, и делай, как он говорит! Ты понял?!
– Диля, ты уверена? – Антон обеспокоенно смотрел на обитающих в коридоре людей, пытающихся прислушиваться к их разговору. – Там, наверху, смертельно опасно…
– Здесь мы умрём! – ещё тише прошептала она, перебивая. – Ты же инженер! Скажи, у нас есть шансы? Если во всей стране так, как здесь, а не только в Москве? Если в бомбоубежище нас не пустят, не в это, и ни в какое другое, кто нас спасёт?
– Теоретически, спасатели из малых городов, которые не подверглись бомбардировке… если такие есть, – ответ Антона больше предназначался самому себе, нежели жене. – Но к тому времени, когда они доберутся до нас, мы погибнем. Нам нельзя оставаться здесь, в метро. Вот если нас впустят в бомбоубежище…
– А если нет? – снова перебила его Дилара. – Если не впустят? Что, если они действительно отгородились от всего мира, ничего не слышат и даже не включают ту камеру? Что тогда? Сколько мы проживём? Без тепла, еды, света, с отравленным воздухом и водой? Неужели ты не видишь? Порфирьев умирать не собирается, я тебе об этом уже говорила! У него есть план, и он что-то знает, раз собрался спасать своих! Я сразу поняла, как только вошла в слесарку! Они все четверо одинаковые: светлоглазые и светловолосые! Видел, какая у них щетина? Соломенного цвета! Я раньше думала, что Порфирьев красится в блондина, потому что больной на голову нацик! А он на самом деле блондин. И те трое, они почти такие же, даже старик, хоть он сильно седой! Ты видел такие бороды ещё у кого-нибудь на станции? Я – нет! Чёрных и рыжих полно, а соломенных нет! Этот чертов нацик собрал своих, и ты в их числе, на остальных ему плевать!
– У меня волосы тёмные, – возразил Антон. – У педиатра и фельдшера тоже. Людей со светлыми глазами и чёрными волосами я видел на станции и помимо нас. И светловолосых женщин тоже видел. Если ты права, то принцип, по которому он выбирал, мне непонятен.
– Какая разница?! – Дилара закатила глаза. – Если тебе так важно, спроси у него! Только потом, когда он нас отсюда выведет! А блондинов тут больше нет, можешь мне поверить! У всех корни тёмные, я внимательно смотрю на каждого человека с того момента, как он отшил ту визгливую брюнетку! Сейчас главное, что он не бросил тебя здесь! А вместе с тобой и меня, и наших детей! Поэтому бегом к нему и не вздумай всё испортить какой-нибудь глупостью! Ты понял?! От тебя зависит моя жизнь и жизни Амины с Давидом! Что ты стоишь?! Давай! Возвращайся! Я тут сама справлюсь!
Она побежала за детьми, и Антон поспешно вернулся в слесарку. Все уже наполовину были снаряжены, и ему пришлось поспешить, надевая скафандр. Пока Петрович помогал гражданским герметизировать скафандры, Порфирьев возился со своим рюкзачищем. Интересно, где он его прятал? Антон бывал в слесарке неоднократно, и осмотрел все шкафы и ниши. Рюкзака там не было, но сейчас он в руках у Порфирьева, а из слесарки тот не выходил. Здесь либо имеется тайная ниша, либо за одним из шкафов есть дверь в ещё одно помещение, о котором Антону не сказали. Значит, не доверяют. Дилара права, теперь ему от Порфирьева лучше не отходить.
Тем временем Порфирьев частично сложил свой рюкзак, который теперь был втрое меньше, чем изначально, и вручил его молодому технику. Тот надел рюкзак, амбал выдал всем по капсуле антирада и велел выходить. Выход из служебных помещений облаченной в скафандры группы вызвал у людей мгновенный интерес, и толпа у гермоворот образовалась прежде, чем Петрович начал их открывать. Стремясь избежать осложнений, Антон заявил первое, что пришло в голову:
– Проводится проверка отремонтированной системы воздухоснабжения! Я должен протестировать скафандры в реальных условиях! – и торопливо выскочил за гермоворота.
Следом вышли молодой техник с пожарным, Порфирьев с карабином на груди остался внутри. Воротина захлопнулась, и все трое, морщась от боли в ноющих мышцах, принялись подниматься по ступеням мертвого эскалатора. После вчерашнего похода мышцы ног ужасно болели, и, прежде чем группа добралась до нагнетателя, пришлось отдыхать трижды. Здесь все уселись на ступени в ожидании Порфирьева и остальных. Антон сверился со счетчиком Гейгера и наскоро провёл в уме расчет. Выходило, что там, внизу, у гермоворот, уровень радиации составляет двадцать рад в час, что в три раза выше, чем за гермоворотами, и в пять раз выше, чем на станции. Но тут, на уровне нагнетателя, уже триста пятьдесят рад в час. И продолжает расти. Значит, растёт и внизу. После истощения запасов электричества фильтровентиляционная установка станет бесполезна, и рано или поздно гермоворота придется открыть, чтобы не умереть от удушья. Какой уровень радиации будет к тому моменту внизу, перед воротами, можно только гадать… Антон подошёл к аккумулятору, питающему нагнетатель, и посмотрел на индикатор заряда. Петрович ошибся. Видимо, не учел, что вращающиеся механизмы забились пылью, и на их
