Иногда Целест размышлял, как бы принял отец весть о гибели первенца. Скорее всего, с потаенным, спрятанным даже от себя, облегчением. О мертвых говорят лишь добрые слова, и тем мертвецы противоположны Магнитам. Декстра однажды посоветовала отречься от родового имени: «Винсент и я отреклись лет двадцать пять назад, и не жалеем. В наших собственных довольно чести». Но Целест не желал перерезать единственную нить, связывающую с матерью и Элоизой.
Но и возле невзрачной низенькой калитки дежурило двое стражей. Один поспешно выбросил окурок, заметив гостей, из-под подошвы громоздкого сапога предательски сочился голубоватый дымок. Страж досадливо крякнул, увидев, что раздавил почти целую сигарету из-за рыжего сыночка хозяина — чертова Магнита да его напарника.
— Куда? — хмуро осведомился он у Целеста. Рассыльному или служке бы добавил пару крепких выражений, но «мутированных выродков» опасался.
— К сестре. — Целест смерил стража взглядом сверху вниз, благо рост позволял.
Рони пробормотал: «Извините» — и как можно незаметнее проскочил следом.
Когда-то особняк воспринимался дворцом — а особенно возносились ввысь своды мраморных стен, холодных даже в июльскую жару, а пестрые узоры на декоративных окнах чудились далекими, как звезды. Теперь Целест вырос, и разноцветные витражи мерцали, словно переспелые плоды на деревьях — высоко, но можно дотянуться. Иллюзия, однако приятная иллюзия.
«Но иллюзии — не ипостась воина», — улыбнулся он, поднимаясь по смягченным ковровой дорожкой ступеням.
Мелькнули лиловыми тенями слуги, умудряясь даже на довольно узкой лестнице не столкнуться с визитерами. Целест хорошо запоминал лица, однако лакеев отца невозможно было отличить друг от друга, словно их отливали из легкого алюминия, красили в нужный цвет и запускали шнырять по домам и улицам, кланяться и исполнять поручения.
«Если кто-то из них станет одержимым, и не определишь — который». — Целест тронул браслет и перепрыгнул через три ступеньки. Элоиза ожидала его… и Вербена тоже.
По просьбе девочек переоборудовали две комнаты — спальни раздельно, хотя можно перебираться друг к другу, а гостиная общая. «Дальней родственнице» не отказывали ни в чем, хотя порой Целест задавался саркастичным вопросом — потакали бы Вербене в каждом капризе, не стань она «богиней Виндикара и всей Империи Эсколер», или же постепенно статус ее упал бы до «приживалки»?
— Вы ползете как садовые улитки, — послышался сердитый голос, а затем Элоиза втянула обоих в свои владения. Вербена сидела на подоконнике и, похожая на русалку из легенд, расчесывала волосы; смуглая кожа казалась темно-медовой в свете гаснущего вечера. Она соскочила и кинулась к Целесту:
— Привет, — повисла на нем, подтягиваясь на цыпочках, чтобы чмокнуть в щеку. Целест отметил заколку— цветочный венчик, и обнял девушку. Все как всегда. Хорошо. — Так редко заходите… много работы?
— Вроде того. — Он скривился. — Не будем о ней, ладно?
— Да-да. — Элоиза поправила складку на элегантной темно-алой блузке. Она переросла привязанность к розовому и тотемным выбрала багровый. Цвет власти. Цвет открытого огня. — Мы не для того вас позвали, чтобы вы всякие кошмарики про одержимых рассказывали.
— Как скажешь, — выдохнул Рони, он жался к порогу, словно гостиная — бежево-алый уют, несколько кресел и стеклянных статуэток-подставок, вазы с цветами и пара элегантных безделушек, — была переполненной нейтрасетью темницей. Он попытался коснуться Элоизы, но та увернулась. — Все, что хочешь.
— Опрометчивые слова, мистик. А вдруг я потребую твою голову? — усмехнулась дочь Сенатора. Она прикоснулась лакированным ногтем к подбородку Рони, а когда отпустила — он подался назад и спрятался в кресло с ногами. «Теперь будет молчать до конца вечера», — Целест переглянулся с Вербеной.
Все так знакомо.
И это хорошо.
Он запрыгнул на подоконник и зажег сигарету собственным дыханием, вызвав короткие аплодисменты
Вербены и столь же короткое «выпендреж!» Элоизы. Вербена устроилась рядом, глаза ее сияли.
— Короче. — Элоиза выдержала театральную, а вернее, ораторскую паузу. — Мы тут придумали…
— …Чтобы я выступила перед Гомеопатами, — закончила Вербена.
Целест присвистнул. Выдохнул дым в распахнутое окно.
— Вы сидите, как сычи в дупле. Если выбираетесь, так только на облаву. А когда появляетесь среди людей… то есть, — Элоиза запнулась, но продолжила почти моментально, — среди обычных людей, многие относятся к вам предвзято. Можно понять, конечно, но это же неправильно! Я ведь не перестану называть тебя братом, Целест, оттого, что ты плюешься огнем или кислотой?!
— Ты — нет. — Он завис в полуметре от пола и вернулся на подоконник. Вербена вспорхнула, словно синица с ветки, оттолкнула названую сестру и заговорила быстро-быстро, язык ее скоростью уподобился танцу, но двигалась она все же изящнее, чем говорила: — Мы хотим большой праздник, и чтобы
