заново, но и придумал пару собственных изощрений. Правда, через какое-то время даже мой пушистый друг уже не мог похвастаться оригинальностью, и меня наконец вернули назад в серую пустоту, где, заливаясь слезами, я пытался вспомнить собственное имя, хотя я знал, что, вспомнив имя, сразу пойму, почему я здесь и что со мной происходит. Они сделали со мной что-то странное, от чего я не мог заснуть, но я чувствовал течение времени, потому что моя боль слабела, но больше я никак не мог заставить часы и дни ускорить свой ход в этой жуткой блеклой пустоте.
Когда что-то наконец изменилось, сначала я лишь осознал, что нечто находится здесь со мной, но не внутри и не снаружи — чем бы оно ни было. Лучший способ понять это состояние — представить, что вы находитесь под водой, где больше тени, чем света, и где расстояние искажает видимость и выкидывает разные фокусы. Долгое время я смотрел лишь на жутко искаженные вертикальные очертания, будто надвигающиеся на меня из другого невидимого измерения, но затем оно нависло надо мной — серое мертвенное лицо и крошечные глаза, странная отвисшая челюсть, как у рыбы. Оно смотрело на меня. Все остальное его тело тоже было серым: мертвая серая кожа обтягивала его кости. С нашей последней встречи «улыбающийся убийца» явно не похорошел.
Честно говоря, мне уже было все равно, но я все же слегка дернулся, разглядев его.
— Чего тебе, красавчик? — выговорил я. — Теряешь терпение? Уверен, ты еще наиграешься со мной, когда твой хозяин закончит.
«Улыбающийся убийца» наклонился так низко, что я впервые смог разглядеть линии на его коже в свете тусклой пустоты, и я понял, что это были не просто морщины или татуировки, но нечто более сложное, более странное. Тело «убийцы» покрывали надписи — следы крохотных букв были искусно вырезаны в его коже каким-то острым предметом; тысячи символов нечитаемого текста покрывали каждый сантиметр его кожи. Я взглянул вниз на серую руку, которая сжимала четырехгранный нож у моего лица, и увидел, что кожа на его искривленных пальцах тоже была украшена письменами. Другую руку он держал за спиной, но я мог поспорить, что она точно так же покрыта маленькими шрамами, бесчисленными, как копошащиеся муравьи.
— Почему ты… в чем причина? — «Убийца» складывал слова в предложения все так же медленно и монотонно, будто уставший священник, читающий давно выученный наизусть катехизис. — Почему ты не бежать?
— Не пойму, о чем ты. Послушай, если ты собираешься взрезать меня или еще что, то вперед. Хоть что-то новенькое.
— Нет. — Он наклонился еще ниже, пока его лицо едва не коснулось моего. Я видел, как его увлажненные глаза двигаются в глубоких глазницах. Его голос звучал напряженно, даже слегка отчаянно. —
— Что сказать? — Я чувствовал легкое зловоние его разложения даже в этой серой пустоте, ощущал эту заплесневелую, тошнотворную сладость чего-то, что давно умерло.
— Скажи, почему ты вернулся? Почему помог тому маленькому. Почему не бежать, спасать себя?
Я не сразу понял. В свою защиту могу напомнить уважаемому суду о тысячах часов садистских мучений, которые я испытал. В общем, наконец до меня дошло: это отвратительное существо хотело знать, почему я вернулся, чтобы спасти Гоба. Видимо, он и правда наблюдал за нами — не только за собранием Рипраша, но и за тем, что случилось после.
— Почему я вернулся? Потому что изначально малыш попал туда по моей вине, — вдруг у меня появилась мысль о том, что Убийственная Режущая Мумия может отправиться на поиски Гоба, так что я попытался сделать его менее важным персонажем рассказа. — Это я заставил его пойти со мной с самого начала. Он не хотел уходить из Аваддона. Я всего лишь пытался помочь ему…
—
— Кифс?.. — это звучало очень знакомо. Опять же, мне пришлось подумать дольше, чем обычно. — Погоди-ка,
— Кифс… Кифа так прекрасен. Прекрасен, как облака и серебро, — и вдруг существо улыбнулось, показывая полный набор нижних коренных зубов и несколько обломков верхних. — Кифа сказал ему, выполни мои слова, и оно тоже станет ангелом.
— Что станет ангелом? Что за «оно»?
«Улыбающийся убийца» указал кончиком ножа на себя.
— Оно. Оно станет ангелом, если все сделает верно. Кифа сказал, так будет.