делами Мастемы лучше не связываться.
Дикобраз снова заворчал, а рык Медвежонка откликнулся эхом.
— Дела Мастемы, — сказал пушистый полузверь-полумашина. — Да пошли они к черту. Они для нас хоть что-нибудь сделали?
— Важно не то, что они сделали для нас, — нежно пропела Птица, все еще наблюдая за мной своими пустыми глазницами. — А то, что они могут сделать
И Дикобраз, и Медвежонок одновременно сделали шаг назад, к моему великому облегчению.
— Может, съедим хотя бы кусочек, прежде чем отвести его к Блоку? — заныл Дикобраз. — Я просто чертовски голоден! — Я слышал, как пощелкивают зубы в его животе.
— Сначала в Блок, — твердо сказала Птица. — Но не расстраивайся, дружок — может, он нам весь и достанется в итоге. И немного поиграем с ним.
— Надеюсь, — сказал Медвежонок.
Я едва мог идти, но это было неважно, потому что меня за собой, как игрушку, тащил Медвежонок. Я даже не представлял, где находится этот Блок. Я лишь знал, что показатель шкалы «Будет съеден сейчас же» на время покинул опасную красную зону. У меня было ощущение, что я мог побороть этих существ или сбежать от них, если бы только мы были в каком-нибудь другом месте, а не в этих жутких глубинах, где я едва мог оставаться в сознании и разумно мыслить. Меня раздавливало не только давление, нет; все, что я чувствовал на пути вниз, особенно то единственное и пугающее… присутствие… оно засело во мне глубокой занозой, похмельем из ужасов, от которого меня трясло, тошнило, но я не терял надежды.
Троица демонов тащила меня вниз по длинным коридорам, где эхом отдавались крики и другие непонятные звуки, от комнаты к комнате, каждая из которых была лабораторией по производству новых видов боли. Я видел, как пленников разрывают, разбивают, растаскивают на куски, ошпаривают, поджаривают и потом растягивают на горячих проводах, пока нервы не начнут вибрировать, будто струны скрипки, пока не послышатся немые крики. Мы шли все дальше, сквозь дрожащую тьму, мимо ужасов, стонов, булькающих кошмаров, пока я не начал терять последние остатки разума. Бороться и оставаться в уме казалось бессмысленным. Зачем сражаться? Даже если я каким-то образом выберусь отсюда, мне будет нелегко добраться до крепости моего врага, попытаться украсть Каз из-под носа великого князя, сбежать от него и вырваться назад — нелегко, потому что Ад практически бесконечен.
Вероятно, лучшим словом для этой ситуации было «невозможно». Даже до отправления в Ад я думал, что это не самый великий план, но, как говорят мои друзья, я имею склонность быть слишком, черт возьми, оптимистичным.
Наконец, протащив меня мимо вереницы комнат, полных кричащего мяса, мы оказались у стола возле огромной черной двери. За столом сидело существо женского пола с милыми золотистыми кудряшками, как у ангелочка, но с телом гигантской сороконожки. Обвившись вокруг стула, чтобы сидеть за столом ровно, она подозрительно глянула на моих захватчиков.
— Чего? — у кудрявой девушки-сороконожки оказался голос то ли древнего пьяницы, то ли побитого боксера. — Чего вам надо?
— Нам надо к Блоку, милашка, — сказала Птица. — Надо показать ему.
— Ещчго, — теперь я понял, почему секретарша (или кем она была) так говорила: ее рот был полон других маленьких сороконожек. Парочка таких выпала изо рта на стол, но они быстро поползли назад. — Блок нхочет, чтобы его беспк… беспп… — она замолчала, чтобы проглотить вернувшихся существ, потом прикрыла рот клешней, чтобы не выпали остальные. — Беспокоили.
— Вот как? — рыкнул Дикобраз, но Птица пригрозила ему своими пернатыми когтями.
— Он точно будет рад увидеть это, дорогуша. Я более чем уверен.
Кудряшка на мгновение уставилась на птицу таким человеческим взглядом, что я задумался, неужели ее лицо и в жизни выглядела так же, словно у богини рассвета? Потом секретарное существо приняло решение и соскользнуло со стула, направившись на своих крохотных ножках к двери. Ее голова покачивалась, будто была для тела тяжелой ношей. Своими передними ножками она открыла дверь и что-то проговорила внутрь, из-за чего еще больше сороконожек вывалилось у нее изо рта на пол, откуда они опять поползли назад, ведомые желанием комфорта и безопасности. Потом изуродованная богиня качнула своей золотистой головой в нашу сторону и сказала:
— Пусть оно зайдет одно. Остальным ждать здесь снаружи.
Подняться было трудно. Идти — еще труднее, и получилось у меня не сразу. Медвежонок, не выдержав, дал мне пинка, и я влетел в дверь, цепляясь за проем, чтобы не упасть лицом вниз.
Комната была сырой и тусклой, ее освещала лишь единственная масляная лампа. На первый взгляд существо, сидевшее за столом, казалось почти человеком: глаза, уши, нос — все на своих местах. Правда, с его лица была ободрана кожа — она висела над шеей, будто воротник в стиле ренессанс. Лицевые мускулы и ткани были белого и красного цвета, как сырое мясо, но глаза следили внимательно и смотрели пугающе-разумно. На нем была надета
