– Где-то так, – сказал Джульверн. – Но золото не главное. Дело в том, что наш друг и наставник… Одним словом, он разочарован…
– Я не целитель душевных ран, – сказал Лёв бен Бецалель. – А доктор Зигмунд родится ещё не скоро…
– Да я просто неудачно выразился, – сказал Филимонов. – Он был заколдован, а потом его по ошибке расколдовали… Костя, доставай Виссариона!
Жихарев извлёк из-за пазухи завёрнутого в шарф Колобка. Странное дело – на груди вожатый был плоский, как блин, а теперь снова стал пышный и шаровидный…
– Это… он? – спросил старец.
– Он самый, – вздохнул Костя. – Но он не умер – просто перестал быть самим собой…
– Это тяжёлый диагноз, – заметил рабби. – Конечно, если речь идёт о человеке… Но я сегодня не могу вкушать хлеб, испечённый из заквашенного теста…
«Да тебе, дедуля, никто и не даст его вкушать», – хотел сказать Костя, но воздержался.
– Это не хлеб, – сказал Филимонов. – Это хлебный голем. Так нам сказала одна девушка – с понтом ученица Мерлина… У него были и глазки, и ручки, и ножки, и всё остальное!
– Мерлин – это серьёзно, – вздохнул старец. – Одно то, что вам ведомо его имя, говорит о многом… Но я сегодня не могу заниматься никакими делами, а уж тем более каббалистикой! Соседи живо настучат в Синедрион!
– Да, я знаю, что в субботу вам нельзя, – сказал Джульверн. – У Марика Фишмана дед такой – на него в субботу муха как сядет, так до воскресенья и ползает… Но… посмотреть-то вы можете?
– Посмотреть могу, – кивнул старец. – Только закройте за собой дверь…
– Простите, – сказал ботан, вернулся к выходу и задвинул щеколду.
Рабби Лёв принял Колобка из рук внезапно оробевшего богатыря. Костя всегда побаивался Семёна Ароныча. Потому что уважал…
– А вы, как вас…
– Меня Нил, а его Константин, – поспешно представился ботан.
– Вот вы, Нил, заварите чаю из трав, – сказал старец. – Я не командую, ибо команда – тоже действие. Я информирую. Травы я обычно храню в том шкафчике…
Великий каббалист умудрялся одновременно осматривать Колобка, давать инструкции Джульверну и рассказывать о своих невесёлых делах.
– …И я, старый дурак, создал Голема. Надеялся, что он будет за меня в субботу проводить опыты и хлопотать по хозяйству. Время, молодые люди, это самый дорогой товар! Да, две ложечки, не больше… Поначалу всё шло хорошо, но потом меня вызвали в Синедрион. Говорят: а какие буквы проставлены на свитке, оживляющем твоего глиняного шабес-гоя? Ах, наши, еврейские? Стало быть, это уже не шабес-гой, а самый настоящий иудей, и в субботу ему тоже положено отдыхать… Столько трудов насмарку! Да, плиту можно раздуть… Но нет худа без добра: теперь я отдаю Голема напрокат, когда не хватает двенадцатого еврея для поминальной молитвы…
– Так вы тогда всех двенадцать поминальщиков и слепите, – откликнулся от плиты Филимонов. – И вообще – пустите концепт в серию!
Рабби Лёв грустно улыбнулся:
– Это богатая мысль, молодой Нил. Если бы я мог, я бы весь свой народ заменил големами, которые не чувствуют ни обиды, ни боли, не страшатся самой смерти, равнодушны к изгнанию, лишениям и пыткам, а в огне только крепчают… Да, чайничек непременно китайский… Подарок императора, между прочим! И виной всему происки завистников да интриги союза шабес-гоев…
Костя кашлянул и сказал:
– Шабес-гои – они кто такие? Может, с ними надо побазарить по-мужски?
Рабби рассмеялся.
– Шабес-гой буквально значит «субботний иноверец». От слова «шабад» – суббота… Мы нанимаем этих ребят на один день в неделю. Ясно?
– Да, – обрадованно сказал Костя. – И ещё мне ясно, почему Агапыч в конце тренировки командует: «Шабаш!»
– А итальянцы говорят: «Баста!» – тот же корень! – подхватил старик. – Молодой человек, если не трудно, подкатите моё кресло к столу, будем пить чай с яблочным пирогом… Сами его и порежьте…
Всё было очень мирно и по-домашнему, от чего друзья уже успели отвыкнуть.
Когда крепкий травяной чай был выпит, а вкуснейший пирог съеден, рабби Лёв сказал:
– А теперь займёмся вашим… хлебом. Нил, возьмите письменные принадлежности в верхнем ящике вон того бюро. Так. Несите сюда. Оторвите кусочек пергамента… Не получается?
– Дай-ка я, – сказал Костя. – Я уже работал с пергаментом…
Но его опыт писаря на богатырской заставе, увы, не пригодился – ведь надпись следовало сделать на иврите, а этого языка не знал даже ботан. Зато ботан был сообразительный: он попросил у рабби еврейскую наоборотную азбуку и вскоре выполнил задание.
– Теперь сверните пергамент в трубочку, – сказал рабби. – И попробуйте воткнуть её, что ли…
