Олив высвободилась из объятий диванных подушек и подошла к столику.
– Тебе с сахаром?
– Да, спасибо, – ответила она.
Женщина бросила кусочек в чашку и протянула Олив через стол. Девочка попыталась элегантно ее принять, но руки отказались сотрудничать. Изящное блюдечко выскользнуло из ее пальцев, стукнулось о столик и с тонким «звяк» раскололось надвое.
Олив в страхе зажмурилась, жалея, что не может просто раствориться в воздухе. Она уже столько раз об этом мечтала, но до сих пор ее желание так ни разу и не сбылось.
– Простите, – прошептала девочка.
Хозяйка комнаты улыбнулась.
– Не беспокойся. Здесь все всегда остается по-прежнему. Смотри. – И она указала на фарфоровые осколки.
Олив опустила взгляд. Две половинки блюдца притянулись друг к другу, будто магниты. Девочка очень-очень осторожно подняла блюдечко и перевернула. На эмали даже следа не осталось.
– Я так рада, что ты зашла, – сказала женщина, поднимая собственную чашку. – У меня целую вечность не было гостей.
Олив оглянулась вокруг; щеки ее потихоньку перестали гореть.
– Эта комната кажется мне знакомой, – призналась она.
– И правильно, – кивнула женщина. – Она на первом этаже этого самого дома.
Внезапно Олив поняла, что узнает форму камина, встроенные книжные полки, резные деревянные панели двери. Женщина тоже казалась странно знакомой – но не только потому, что Олив так часто разглядывала ее портрет, а потому, что она напоминала воспитательниц в детском саду при ее старой школе. Они говорили и двигались так же неторопливо и мягко, отчего девочке все время казалось, что это не по-настоящему.
– Я выросла в этом доме – очень много лет назад. – Женщина тихонько рассмеялась. – Он принадлежал моему отцу, а еще раньше – его отцу. Но наверняка здесь многое изменилось с тех пор, как я была ребенком.
– Наверно. Все теперь не так выглядит. – Олив глотнула чаю, а потом бухнула в чашку еще четыре или пять кусочков сахару.
– Быть может, расскажешь мне что-нибудь о себе? – попросила женщина, очень мило улыбнувшись.
Олив прочистила горло и начала заученную речь.
– Меня зовут Олив Данвуди. Мне одиннадцать лет. Мои родители – Алек и Алиса Данвуди. Мы переехали сюда пару недель назад.
– И как тебе дом?
– Он немножко… странный, – сказала Олив, надеясь, что это не прозвучало невежливо.
– Наверное, в каком-то смысле так оно и есть. У большинства старых домов найдется пара-тройка тайн. – Женщина поправила нитку жемчуга на шее и сделала глоток чаю. – Что ж, Олив, меня зовут Аннабелль. И ты можешь навещать меня, когда пожелаешь.
– Правда? – спросила Олив, внутренне размышляя, можно ли положить в чашку больше десяти кусков сахара и при этом не показаться чокнутой. – Люди в остальных картинах боялись, что у них из-за меня будут неприятности. Сказали, за ними кто-то следит.
– А, это! – Аннабелль помешала чай крохотной ложечкой. – Об этом тебе беспокоиться нечего. – Она наклонилась поближе к Олив и продолжила уже тише: – Не хочу показаться грубой, но некоторые…
Потом хозяйка комнаты поднялась, отряхивая с колен воображаемые крошки.
– Я очень надеюсь, что ты меня еще навестишь, Олив.
Она протянула ледяную руку, и Олив ее пожала.
– Осторожней на выходе, – предупредила женщина. – Не ударься головой о комод.
– До свидания. Спасибо за чай, – сказала Олив, залезая на диван.
Она улыбнулась Аннабелль в ответ, вылезла из рамы и ударилась головой о комод.
11
Олив вышла из сиреневой комнаты, неторопливо прошла по коридору мимо картин с каменистым холмом и вазой со странными фруктами и остановилась перед изображением Линден-стрит. В окнах далеких домов не горел свет, и все то же беззвездное небо нависало над ними и душило, укутывая, будто тяжелое черное одеяло.
Накручивая на палец прядь волос, Олив всмотрелась в улицу. Она попыталась представить себе, каково это – жить в картине, как живут Аннабелль и Мортон. Скучно, это уж без сомнения. Наверное, примерно так же скучно, как болеть – когда лежишь на диване и двинуться не можешь, а все вокруг суетятся. Вообще-то Олив нравилось болеть, потому что можно было не ходить в школу, а целый день читать и рисовать. Но ей подумалось, что если болеть очень долго, то, наверное, станешь раздражительной и нетерпеливой. Она представила себе
