дул сквозняк. Я легла на кровать и постаралась не думать о еде. Хотелось плакать.
Перед поступлением в вуз я работала пару месяцев на конвейере. Упаковывала банки пива в картонные коробки. Работа нудная, несложная, но требующая сноровки. В конце смены у меня гудела голова, а кожа на руках была содрана острыми краями металлических крышечек. Тогда я сказала себе, что выучусь во что бы ни стало. Мама всю жизнь горбатилась на заводе, чтобы у меня была лучшая жизнь, и я не могла ее разочаровать. Прошло пять лет, я выучилась на биолога, пошла в аспирантуру, выпила волшебной водички и попала в другой мир. Теперь я служанка, которая делает самую грязную работу. Только на сей раз шансов выбраться, кажется, нет.
Похоже, эмбия Уилкокс меня обманула. Я только не поняла зачем. Была ли это грубая шутка или она вправду думала, что мне удастся стать эмбией?
Отворилась дверь, в каморку зашла худенькая девушка с копной кучерявых медных волос. Мэй. Я подняла с подушки опухшее от слез лицо.
— Я слышала, ты осталась без обеда, — сказала служанка мелодичным голосом. — Я принесла ломоть хлеба с кухни.
— О, Мэй! Спасибо, я умираю от голода!
Она достала из кармана передника что-то, завернутое в белую салфетку. Я протянула руку и тут в первый раз рассмотрела в сумраке лицо Мэй.
— О-ох! — Я не смогла сдержать вздоха.
От линии волос через правую глазницу и до виска тянулся уродливый шрам, весь в узловатых шишечках. Глаза не было, вместо него — перекошенное пустое веко с пучками ресниц.
Мэй непроизвольно подняла ладонь к шраму, не касаясь его.
— Я не могу носить повязку, — сказала она шепотом. — Не переношу прикосновения ткани к коже.
— Мэй, прости. Я не хотела тебя обидеть.
— Я пойму, если ты попросишь перевестись.
Она отвернулась так, чтобы не был виден шрам. Тонкая фигурка выражала покорность судьбе. Мне стало ее ужасно жаль.
— Нет-нет, ты что! Наоборот, я не хотела тебя задеть.
Я раскрыла салфетку и с наслаждением вгрызлась в чудесный толстый ломоть хлеба с маслом. Божественно!
— Тебя не отталкивает мое уродство? — продолжила допытываться Мэй.
— Мэй, ты же не виновата. Несчастья происходят, никто от них не застрахован.
Она присела на своей лежанке напротив меня. Я не отвела взгляда, положила ладонь на ее тонкое плечо и вдруг заметила, что служанка дрожит.
— Что происходит? — спросила я.
— Начинается, — захрипела Мэй.
Она резко откинулась, глаза закатились, все ее тело затряслось, а изо рта пошла пена. Я выронила хлеб, кинулась к ней.
Эпилептический припадок.
У меня похолодели руки, сердце лихорадочно забилось в груди. Я вспомнила, как когда-то в летнем лагере одну девочку скрутил приступ, ей вызвали «скорую». А что я могу без медиков под рукой?
Мэй трясло, ее голова была запрокинута назад, словно в фильмах про одержимых демонами. Руки и ноги дрожали, она вся изгибалась и в любое мгновение могла упасть с кровати.
В первую очередь — безопасность.
Я взяла ее маленькое тело в охапку и положила на пол. Засунула подушку под голову. Вытерла лоскутом пену у рта.
В этом мире есть алхимия, может… Я выбежала на лестницу. Крикнула:
— На помощь! Помогите!
Никто не отвечал, все слуги были на обеде. Вот черт! Неужели никто не придет? Я вытерла о юбку вспотевшие ладони, шмыгнула носом и вернулась к Мэй. Присела подле нее, чтобы удержать голову от ударов об пол. Мне было очень страшно. Особенно видеть ее изуродованное лицо, искаженное гримасой боли.
Мэй вся обмякла, руки и ноги перестали трястись. Приступ закончился, она ровно задышала. Я вытерла ее губы, ласково погладила по щеке.
Шрам у нее очень нехороший, конечно. Интересно, что с ней приключилось? Кто-то ударил мечом по лбу? Нет, шрам слишком кривой. Скорей всего, Мэй упала вперед на острый предмет. Наверное, вдобавок к порезу получила сотрясение мозга. После травмы головы бывают эпилептические припадки. Бедненькая…
— Спасибо… — прошептала Мэй, открыв глаза.
Она со стоном дотронулась до головы, видимо, та болела после приступа.
— Пить? — спросила я.
Я быстренько налила в стакан воды из кувшина, который стоял на табуретке между кроватями.
