– Эк его разобрало! – восхитился Алек, с брезгливостью и презрением на лице. – Аж и заорать не может.
– Ты бы тоже вряд ли заорал, – ответил Влад. – Чего мы над человеком веселимся? Ему плохо. А мы тут злорадствуем. И вообще, ну вас… Ведем себя как воландовская свита.
– Вот спасибо тебе, добрый парень! – недовольно вступила Юля. – Ты-то, конечно, на Азазелло тянешь. Алек – на Коровьева-Фагота. Такая же глупая физиономия. А мне выбирать между Бегемотом и Геллочкой?
– Знаешь, даже при всей нелюбви к тебе посоветовал бы выбрать Бегемота, – авторитетно заявил Алек. – Эй! Гейзер, ты никак умолк?
Димка стоял молча, зажмурившись, костяшки его пальцев побелели, обхватывая края раковины. В голове у него гудело, желудок отвечал резью, горло саднило. Он только что оставил поздний обед в раковине.
– Что вам надо? – с трудом выдавил он.
– Да всего-то адрес Анны, – ответил ему Влад будничным тоном.
Димка кивнул, соглашаясь.
– Вот и славно, – обрадовалась Юля. – Дим, а чего это тебе так схудилось? Съел что-то не то?
Дворкин резко к ней обернулся, намереваясь сказать все, что он думает про ее дурацкие шутки. И только тут заметил, что никаких покойников в кухне нет, исчез холод, исчез смрад разложения, пол возле окна был чист.
– Сволочи, – зло сказал он.
– Ага, – легко согласилась Елена. И улыбнулась. Уже спокойно, обычно, как если бы говорила весь день о пустяках. – Ладно, мальчики, – распорядилась она. – Не забудьте у него адресок выцарапать. Минут десять вам. А мы с Юлей подождем вас в машине.
– Ты все равно проиграешь, – по-детски обидчиво проговорил Дворкин. – Она сильнее. Я знаю… Я сам ее такой сделал.
– Лен, пожалуй, мы их можем и пятнадцать минут подождать, – глядя на позеленевшее лицо Димки с чисто медицинским интересом, предложила Юля.
– Конечно. – Елена прошла к выходу из уже поднадоевшей ей кухни. – А тебе, Дима, советую отучиться от высокопарных выражений. «Я сам ее такой сделал…» Тоже мне – доктор Франкенштейн. В тюрьме твоего пафоса не оценят. Начинайте, господа…
До дома, где свила себе гнездышко убийца, от Дворкина надо было ехать минут двадцать. При хорошем раскладе. Но в середине дня в центре города расклад по определению не мог быть хорошим. Машин по весне на дорогах было, как грибов после дождя. Пробки на каждом перекрестке.
Влад терпеливо смотрел в ветровое стекло, курил и ждал малейшей возможности хоть немного продвинуться вперед. Алек, Елена и Юля рассматривали рисунки Шведа.
– Лен, а как ты догадалась, что Дворкин их не уничтожил? – поинтересовался маг.
– Он не дурак. Да и трус к тому же, – ответила Елена. – Он понимал, что за это я точно могу его убить.
– Вадька и правда был до безумия талантлив, – с легкой завистью заметила Юля.
Да, Швед был просто умопомрачительно талантлив. И обладал очень мощным даром. Даром предвидения. У Елены сердце сжималось, когда она просматривала рисунки.
Вот тот, о котором он писал в дневнике. Город. Серый, сонный, чуть раздраженный. Пыльный и туманный. А над городом, в клубах кустистого тумана – замок, неприступная крепость из темного древнего камня. С пустотою глазниц. С вековой неприступностью стен. Как у Пушкина: «Как грозный часовой, стоит один во всей вселенной». Замок ждет новостей, замок окидывает взглядом суетливую жизнь внизу. Где съеживается в преддверии весны снег, где тусклый убогий асфальт выползает из-подо льда. Огромная куча не то стаявших останков снега, не то мусора раскинулась посреди площади, среди жилых типовых домов и трафаретных офисных зданий. Куча напоминала по очертаниям спящего дракона. Огромного, благородного зверя, чьи глаза давно не желают смотреть на серость этого никому не нужного мира. Рядом с драконом, не тревожа его вечный сон, припаркованы «Мерседесы» и новомодные «Ауди». С понтовыми номерами, бездушно-блестящие, монстры современности. А в их ряду – карета. Черная, с закрытыми окошками, со спрятанной в ее чреве угрозой. Но… дверца открыта, и тонкая женская фигурка, закутанная в плащ, выплывает навстречу миру, замку, «мерсам» и дракону. В серости дня необычайно ярко блестит сталь клинка…
А вот еще рисунок на ту же тему. Заброшенная ветряная мельница с ободранными крыльями. В куче мусора припаркован все тот же символ «сладкой» жизни и технического прогресса – шестисотый глазастый «мерин». И рядом с ним, задрав голову, обозревая «грозный» облик врага, стоит Дон Кихот в
