Молниеносный выпад в шею, альфарец не менее быстро вскинул правую руку, парировал кинжалом. Со свистом альвский меч прошел над самым ухом, срубил несколько волосков, но дальше не достал, Фарамонд ушел глубоко вниз, выстрелил оттуда хитрым ударом в пах, и опять Хариэль перехватил его меч кинжалом.
Фарамонд не стал дожидаться, пока храмовник ударит, поднырнул под левую руку, рубанул с разворота. Казалось, альфарец не успеет развернуться, сам Дордаор не успел бы, удар обязательно пройдется по бедру, или руке. Но когда барон развернулся, то увидел лишь разрубленный пополам наруч, и тонкую как волос царапину на стальной руке Хариэля.
— До первой крови, — хохотнул храмовник.
Фарамонд не ответил, лишь зло сверкнул глазами и бросился вперед. Он крутанулся вихрем в воздухе, ударил с такой силой и скоростью, что у солдат перехватило дыхание. Леонор довольно улыбнулась, вот он настоящий рыцарь! Хариэль даже не рискнул парировать, проворно отскочил назад, собираясь достать барона на контратаке. Но Фарамонд не позволил, как только нога коснулась земли, взмыл в воздух еще быстрее, чем прежде. Толпа ахнула, такого они еще не видели. Такое мог вытворить разве что черная молния.
Фарамонд подпрыгнул высоко — высоко, на рост человека, кувыркнулся через голову и всей мощью тела обрушился прямо на голову ошарашенному Хариэлю. Храмовник лишь успел вскинуть руку, закрывая голову от удара. В этот момент Фарамонд повернул лезвие меча, и острие обошло защиту, впилось точно под локоть старого альфарца. Хариэль закричал страшно, ухватился за рану. Кровь струйками брызгала из рассеченных вен, а блестящая рука все еще шевелилась у него под ногами.
— До первой крови, — прохрипел устало Фарамонд, вытер пот со лба ладонью. На коже пролегли длинные грязные полосы.
— Ты победил, наемник, но ты дорого заплатишь мне за такое оскорбление!
Горячая кровь широкими струями текла между пальцев храмовника, ручьем сбегала по локтю на землю. Два младших стояли позади, бледные, как смерть, будто сами руки лишились. Толпа замерла в безмолвии, лишь удивленно хлопала веками. Где это видано крысолов победил меченного демонами!
Из ворот лагеря, расталкивая в стороны ошарашенных солдат вышел высокий седовласый альфарец с молочно белыми глазами, сухим и темным, как пергамент лицом и длинной до пояса бородой. Старик опирался на длинный, черный посох с навершием из отполированного до блеска человеческого черепа. Глазницы тускло светятся алым, по блестящей поверхности посоха то и дело пробегают крохотные молнии.
— Идемте. Я выслушаю вас, — сказал жрец холодно.
Леонор легонько кивнула, она уже думала о том, куда поставить в Башне альфарский артефакт. Может в тронном зале?
Глава 19. Брошенные судьбой
Руины замка окутало облако плотного бурого тумана, от былого величия герцогской твердыни не осталось и тени. На склоне горы чернеет лишь груда бесформенных камней, неприступные башни и стены давно обрушились во тьму. То, что осталось уже не трещало, не грохотало. Лишь мелкие камешки все еще продолжают легонько стучать, скатываясь в бездонную глотку пропасти. Земля под ногами дрожала в ужасе перед такой страшной мощью.
Блан взглянул на рубин: алое свечение становилось сильнее, уже не то тусклое мерцание, но и не сполохи яростного пламени. Медленно, но неотвратимо маленький огонек внутри камня разгорался. Рубин вытягивал Силу из рушащегося мира.
В груди клином засела боль, шевелилась, сердце обливалось кровью: его брат остался там, в туннеле, а теперь наверняка лежит у подножия гор, под толщей земли и грязи, изувеченный тяжелыми камнями. Блан хотел похоронить брата, самое меньшее, что мог сделать — насыпь из камней на могиле, но времени оставалось лишь на спасение себя. Нужно вначале спасти живых, а тогда уже хоронить мертвых. В груди остро кольнуло жгучей болью, сердце не принимает доводов разума, сколько не говори что прав…
— Что нам теперь делать? — спросил Даргор. Тонкие губы альфарца едва заметно дергались, в уголках глаз стояли слезы.
— Она осталась там, моя жена…, — сдавлено прибавил он. — Я не сумел тебя спасти, Тирувьель, не знаю, простишь ли мне…
— Она то простит, — ответил угрюмо Блан, — а вот ты себе — нет. Я никогда не прощу себе гибели брата.
— За что же мне такое? — горестно произнес Даргор. Его уже не радовало собственное спасение, даже о жуткой метке на груди забыл.
— Не знаю, но я этого так не оставлю. Я отомщу.
Даргор взглянул в глубокие, полные печали глаза оборотня, на мрачное, извоженное в грязи лицо, сердце начало стучать чаще, а пальцы судорожно сжались, будто завис на них на краю пропасти. Теперь их двоих связывает нечто большее, чем просто цель или общий враг, у каждого на сердце кровоточит рана, оба потеряли дорогих им людей. Даргор был уверен, оборотень ощутил что — то подобное, он видел по его острому взгляду, вздувшихся
