– …Вот так, – усмехнулся Львов и разделил деньги на две равные кучки. – Двадцать три тысячи – на дивизию, и столько же – на партию.
– Умеешь ты с людьми общий язык находить, – в свою очередь усмехнулся Сталин. – Глеб, что ты этому околоточному сделал, что он тебе такие деньги притащил? Ты пояснял, но я как-то недопонял…
– А он теперь старший над всем местным преступным миром, – беззаботно махнул рукой Львов. – Я сказал местным урлоидам, что если он мне на них пожалуется – приеду вместе с полком и сожгу всех к нехорошей маме…
– А-а, так ты их лично убеждал? Тогда мало принесли…
И оба засмеялись…
5
Дорога назад в Петроград прошла без приключений. В Москве, где вся компания пересаживалась на другой поезд, расстались с больными Доинзоном и Спандаряном. Последнего отправили вместе с выздоравливающим фельдфебелем в Одессу: теплый климат и морской воздух должны были хоть как-то замедлить течение болезни. В дальнейшем Глеб очень рассчитывал на Сашеньку: с ее познаниями об антибиотиках можно было надеяться на благополучный исход. Он лично выписал раненому Доинзону отпускное свидетельство, потом приобнял его за плечи и произнес:
– Значит так, Лейба, надеюсь я только на тебя. На тебя и на твой здравый смысл. Будь аккуратен: ты мне очень нужен живым. Водки много не пей, ешь как следует и проследи за нашим гостем. Спрячь его у кого-нибудь из своих, а вот это, – тут он силой всунул в руку обалдевшего Доинзона две пятисотрублевые бумажки, – матери своей передай. И скажи: приеду – лично ей в ноги поклонюсь за такого сына.
Доинзон попытался что-то сказать, но у бывшего рабочего железнодорожных мастерских вдруг со страшной силой перехватило горло, а в носу как-то предательски защипало. Он смог только кивнуть, козырнул, легко перебросил через плечо ремень, связывавший два баула – один с вещами, другой – с оружием, подхватил обалдевшего от подобного зрелища Спандаряна и вытащил его из вагона. А потом долго шмыгал носом и смотрел вслед уходящему поезду.
Сурен Спандарович, которого в отличие от Сталина к «священной особе» Львова особо не допускали, закашлялся и спросил:
– Вы с вашим генералом… Он, верно, давно знает вас, товарищ?
– Давно, – глухо произнес Доинзон и снова шмыгнул носом. – Командир же мине сделал такое, что боже ж мой. Он нам всем такое сделал… – Тут он неожиданно с силой схватил Спандаряна за плечи и развернул его к себе. – Папа, мама, ребе Иосав и господин исправник – все учат: ты – еврей. А он –