одноэтажных домов. Существа всех рас, спешащие и неторопливые. И повозка, что ехала, покачиваясь на кочках. Возможно, та самая, что везла на казнь кучерявую воровку.
– Надеюсь, ей не будет больно, – пробурчал Иттан, задергивая плотные шторы.
Спальню укутал полумрак.
Глава 7
В балладах о прекрасных дамах, заточенных в темницах, и рыцарях, выручающих их из передряг, рассказывали о камере на одного. Но когда хмурый стражник провел меня по темному коридору и, отворив ржавый замок на железной двери, впихнул внутрь темноты, то оказалось, что баллады лгали. В малюсенькой клетушке изнывали десятки провинившихся. Мужчины, женщины, старики – они сидели на коленях и корточках, лежали на топчанах (всего тех было шесть штук) или прямо на каменном полу. Воздух был сперт, и его катастрофически не хватало. Оконце под самым потолком пропускало редкие солнечные лучи. Одни гомонили, пьяно хохотали. Другие сумрачно помалкивали, и в молчании их чудилось предвкушение неминуемого. Рыжеволосая женщина в настолько откровенном платье, что не оставалось вопросов о ее заработке, прокричала стражнику, что втолкнул меня внутрь:
– Освободи меня, и я подарю тебе наслаждение!
После чего провела языком по припухшим губам. Но ключ провернулся в замке, и шаги постепенно стихли.
– Подари наслаждение мне, – призвал мужчина, чье лицо съедали язвы.
– Убери свои грязные лапы! – заржала женщина, но прильнула к нему. – Мои услуги обойдутся тебе в золотой.
– Да ты и хлебной крошки не стоишь, – оспорил кто-то с топчана. Женщина кинулась на него с кулаками.
Все как в Затопленном городе: шумно, грязно.
Я привыкла к полумраку. Села на свободный клочок пола у стены, головой коснулась холодного камня. Закрыла глаза.
– Тебя за что сюда упекли? – спросила немолодая женщина, свернувшаяся клубочком справа от меня.
– За воровство.
– У-у-у. За воровство нынче вешают, – заявила с безразличием. – Завтра вроде как висельный день, так что недолго тебе мучиться.
Шею сдавило, словно палач уже накинул удавку. Руки взмокли. Смерть никогда еще не подбиралась так близко, но в городской тюрьме ею провонял каждый камешек. Снаружи, за толстой стеной, вешали и рубили головы. И в душных камерах томились живые мертвецы, которым уже не суждено было спастись. Будь хоть один шанс на свободу, я бы попытала его.
Но ясно осознавала: назад дороги нет.
– А тебя за что посадили? – Вместо слов у меня вырвался сип.
Женщина села, поджав к груди колени.
– Да покупателя в лавке обсчитала, а он, скотина такая, к страже побежал жаловаться. Ну, недельку тут на воде потомлюсь, и отпустят.
Не то что меня.
Повешение.
За кольцо.
А я ведь поверила белобрысому. Честью он клялся, ну-ну. Медянки ломаной его честь не стоит! Сотворил со мной что-то жуткое, магию, что ль, какую- то. Конечности перестали слушаться, рот онемел, а этот богатей преспокойно вручил меня страже. Небось еще упивался своей победой. Ну, сглупила, денег потребовала. Я и сама понимала, что зря соврала про скупщиков, но надеялась хоть монетку получить.
Неужели заслужила смерти?
Обитателей Затопленного города частенько вздергивали на виселицах, причем обычно – свои же. Кейбл не терпел предательства, потому если до него доходили слухи, что кто-то из его людей вел нечестную игру, он выносил смертный приговор. Я помнила тех, кто содрогался в последних судорогах. Лица их синели, губы бледнели. Глаза наливались кровью; чудилось, что вот-вот они выпадут из глазниц.
Я представила, как вываливается мой язык, как течет слюна. И как меня сжигают в общем костре, чтобы от существа по имени Тая не осталось и следа.
Допрыгалась.
Почему же так страшно? Ведь догадывалась же, что могу закончить на виселице.
Но перед глазами потемнело от ужаса, и людские голоса смазались.
– Ты не горюй. – Рука женщины потеребила плечо. – Будет не больно. Наверное.
Но я знала – будет очень больно.
– Главное, – добавила женщина, – если будут о подельниках спрашивать, не геройствуй, всех выдавай. А то изувечат еще. А оно тебе надо?
– Не надо. – Я зажмурилась.
Зубы не попадали друг на друга. В животе ворочался страх.
