Трауш рассказывал подробно. За день он изучил отчет Трио, а потому запросто сыпал важными мелочами, но не открывал главного: колдуна для начала необходимо найти и завербовать. А Сольд, обычно проницательная, так хотела поверить в чудо, что верила и ни о чем не спрашивала. Кроме одного:
– Неужели все наладится? Дарго справится?
– Разумеется, дорогая. Я верю твоему наемнику.
Покривил душой, но Сольд не заметила и этого.
Он взял ее холодные ручки в свои, размял каждый пальчик. Ненасытными поцелуями покрыл ключицы и прочертил губами путь ниже, к груди. Сольд впервые за долгое время не отказалась от близости, а поддалась на ласку.
Завязки на ее рубашке долго не поддавались, и леди хихикала, повторяя:
– Щекотно!
И сама целовала, и гладила кожу, вызывая мурашки и неистовое желание. Помогала избавляться от ненужных вещей, которые царапали разгоряченные тела, скидывала с себя юбку.
Их страсти помешала кормилица. Она ворвалась в опочивальню с заходящимся в крике младенцем. Окинула лорда и леди смущенным взглядом, но не удалилась, а протянула ребенка.
– Ничего не желает: уж и грудь подставляла, и по спинке гладила, а он все в рыданиях заходится. По вас соскучился, не иначе.
Сольд как была, в одной рубашке, подхватила младенца, и тот замолк, будто специально. Кормилица исчезла в дверях. Но момент был окончательно испорчен. Вскоре леди сидела, укачивая ребенка и напевая колыбельную, а тот дул губки и куксился, если она замолкала.
– Скоро у нашего сына благословение, к тому дню ему нужно дать имя, – словно в продолжение песенки пропела она.
– Я помню, ты хотела назвать его в честь отца. Так пусть Тео, – вздохнул Трауш.
Пусть так. Он ожидал согласия и улыбки, но вдруг с Сольд случилось то, что бывает с капризными женщинами. Не с ней. Щеки вспыхнули. В глазах засверкали молнии. Она топнула ногой.
Ребенок не проснулся.
– Не его, а сына! Твоего сына! И что значит: «пусть Тео»? Пусть?! – Она разъярилась, и туманы ее хлестали по полу змеями. – Ты называешь первенца абы как, только бы я от тебя отстала?
– Сольд?.. – Смена настроения потрясла Трауша.
Леди зашлась в слезах, но мужа к себе не подпустила. Младенец начал хныкать, ручонками цепляться за материнские волосы.
– Сольд, да послушай ты!
– Пожалуйста, выйдите, лорд. – Она отпихнула его и, прижав ребенка к груди, добавила: – Я не желаю вас видеть.
На издыхании лета, когда переспелые яблоки усыпали чернозем садов, благословили первенца правящей семьи.
В храме у Круглого озера столпились самые приближенные к лорду и леди – судя по беглому осмотру, теней сорок-пятьдесят, и это при том, что у Трауша в принципе не было друзей. Вся обслуга поместья, мимолетные знакомые Сольд – за короткое время эта поразительная женщина умудрилась сдружиться с половиной Пограничья.
Трауш горестно вздохнул.
Жрец в белых одеяниях принял нагого младенца из рук матери – Сольд погладила кончиками пальцев лобик малыша, – поднес к круглой чаше, до краев наполненной душистой водой. Забубнил нудно и долго о таинстве зарождения и о богах, которые взирают на первенца высокого лорда и леди.
– Что вы за изверги такие, – вздохнул белобрысый наемник Дарго, крутящийся поблизости с Траушем. – Топить неповинного ребенка!
– Не топить, а дарить жизнь водой, – скучающе поправил Трауш.
Ребенка погрузили в чашу с головой и долгих пять секунд не вынимали. Сольд напряглась всем телом, готовая выхватить сына из рук жреца. Но не двинулась с места. Лишь комкала одеяльце, в которое малыш был завернут.
– Одно и то же. – Наемник отвернулся, не в силах терпеть измывательства над ребенком. – Вы помирились?
Оглушительный крик разорвал звенящую тишину храма. Присутствующие одобрительно зашептались: будущий лорд будет могуч, раз уж орет в полные легкие.
– Мы и не ссорились.
– То есть вы просто так не разговариваете вторые сутки? – понимающе уточнил белобрысый, и на губах его заиграла довольная улыбка.
– Твое какое дело? – с ленцой поинтересовался Трауш, прекрасно зная ответ.
Наемник и не скрывал своих намерений:
– Сольд слишком хороша для тебя, и когда-нибудь она это поймет. В тот же день я увезу их с сыном подальше от вашего вонючего Пограничья.
Ребенок визжал, сучил ручками и ножками под причитания кормилицы и бормотание жреца. Когда ему на волосы капнули розовым соком, он вывернулся. Сольд вся побледнела. Пошатнулась. Трауш едва удержался, чтобы не броситься к ней. Этот обряд принадлежит лишь матери и ребенку, потому даже сам высокий лорд безвластен над его течением и может лишь созерцать издали.
