проклятия. Конечно, можно было заработать на них гораздо больше, но мы так остро нуждались, а тот богач предлагал деньги сию минуту. Потом он приходил к Марку еще несколько раз. О чем они говорили – не знаю, но после ухода гостя у нас всегда появлялись деньги.
Только прежнего спокойствия вернуть нам так и не удалось. Марк стал пить. Все чаще и чаще я заставала его пьяным в кабинете отца. Марк работал, отдавал заказы и уходил на дно бутылки…
Вот уже шесть лет мы живем в этом аду, и я ничего не могу поделать.
Габриэла подняла на нас остекленевший, полный боли и отчаяния взгляд:
– Он и сейчас там, – прошептала она, – пишет что-то. Не узнает меня уже который день… Я так боюсь…
– Но почему вы не обратились за помощью? – донесся до меня потрясенный голос Риссы. – Почему не боретесь за него?!
– Не борюсь? – Габриэла вскочила с места и с силой ударила себя в грудь: – Да я жизнь за него отдать готова! Где я только ни была, куда только ни обращалась – бесполезно. Нам отказывают, даже толком не осмотрев его, передо мной закрывают все двери, словно сама Бездна против его излечения!
– Ну, Бездна здесь ни при чем, – заметил я, также поднимаясь с дивана, – а вот клиент у вашего мужа явно со связями. Ведите нас в кабинет.
Мне хватило одного беглого взгляда на высохшего, измученного мужчину со впалыми безжизненными глазами, чтобы поставить стопроцентный диагноз. Проклят.
Дэймонд выставил нас с Габриэлой за дверь, сказав, что хуже он точно не сделает, и закрылся с Марком внутри кабинета.
Немного постояв у порога, мы, не сговариваясь, повернулись и ушли назад, в гостиную.
– Ваша адептка… – начала было женщина.
– Очень смышленая девушка, – улыбнулась я, – лучшая на своем курсе. Доверьтесь нам.
Она замолчала.
Так мы и просидели в тишине около получаса. А потом в комнату вошел Ройс.
Мое тело выглядело очень нехорошо: и без того бледное лицо приобрело зеленый оттенок, под глазами залегли синяки, а пересохшие губы едва шевелились.
– Порядок, – сказал он, облокотившись на стену, – конечно, одного сеанса недостаточно – слишком давно наложено проклятие, но начало положено. Ваш муж сейчас спит. Как только он проснется, собирайтесь и поезжайте куда-нибудь подальше дней на пять. В воскресенье мы с офицером Ройсом навестим вас снова.
Габриэла зарыдала и бросилась в кабинет.
Ну а я… я смотрела на себя со стороны и не могла выразить словами, какие чувства испытывала к Дэймонду. Уважение, трепет, восторг… Потому что он – настоящий, неподкупный, смелый и потрясающе красивый…
Какая прекрасная у него работа – спасать других людей и чинить разрушенные судьбы! Как хотела бы я заниматься тем же!
Бездна, почему у меня нет выбора?
Дверь захлопнулась за нашими спинами, и мне показалось, что мы шагнули из затхлого сырого подземелья на морской берег. Такой безнадежностью и горем была пропитана атмосфера в доме Дуайтов.
– Да ладно тебе убиваться, – решил подбодрить меня офицер Ройс, – если до завтра мужик не помрет, значит, почти гарантированно будет жить.
– А если помрет?
Он равнодушно пожал плечами:
– Значит, судьба у него такая.
Меня все равно что пыльным мешком из-за угла огрели. Все восхищение, которое я испытывала к Дэймонду, как рукой сняло. Я сгорбилась и побрела вниз по улице. На душе было тоскливо.
– Куда же вы убегаете, офицер Ройс? Нехорошо оставлять девушку одну на улице в темноте.
С этими словами дроу догнал меня, подхватил под локоток и засеменил рядом. Я угрюмо молчала, злясь на его беспечность и черствость перед лицом чужого горя.
– Такая у нас работа, Карисса, – его голос прозвучал неожиданно серьезно. – Приходится учиться цинизму. Если каждый раз принимать чужую боль, как свою, можно свихнуться или спиться. – Он внезапно повеселел: – Кстати, насчет спиться! Как тебе идея отметить боевое крещение? Тут неподалеку есть отличный паб.
– Я не пью.
– Совсем?
– Совсем.
