Отступник

У нас должны были быть сегодняшний вечер и завтрашний день, и множество недель и месяцев, но получается, что у нас не осталось ни минуты. Лицо стало влажным, мокрым, а сердечный ритм замедлился. Мир начал ускользать от меня.

«Я люблю тебя. Я люблю тебя. Я люблю тебя».

И потом у Дэймона и у меня… не осталось ничего. Больше ничего не было.

* * *

Мое тело медленно возвращалось к жизни. Я чувствовала боль и покалывание, словно до этого приняла участие в зомби-марафоне, во время которого меня слегка пожевали. Раздавалось странное пиканье. Оно раздражало меня, потому что все, чего я хотела, – погрузиться в забвение, где не было ничего. Я даже не хотела вспоминать, почему именно я с такой неохотой открываю глаза.

Действительность находилась где-то на краю моего сознания, действительность, которая должна была оказаться страшной, разбивающей надежды, разрывающей мое сердце, и я не хотела встречаться с ней. Я хотела остаться там, где ничего не было.

Но это настойчивое пиканье не позволяло мне отвлечься. Оно было тихим, и за каждым звуком сразу же следовал другой, как будто эти звуки доносились из двух источников, и один как будто шел по следам другого – или наоборот. Когда я слушала, у меня сжимались пальцы. Дрожь поднялась у меня по руке, а потом покатилась и по всему моему телу.

– Кэти?

Я узнала этот голос, и мне стало больно, потому что голос напомнил мне о…

Нет.

Я не могла думать об этом. Не хотела об этом думать.

Теплая ладонь легла на мою руку и нежно пожала ее.

– Кэти?

Звуковой сигнал участился, и то же сделал другой.

Другой.

Что-то вспыхнуло у меня в груди, словно разгорающаяся искра. Мои чувства стали вихрем подниматься вверх. Я ощутила на своей груди нечто холодное. Пиканье звучало уже совсем с безумной скоростью. И тут я поняла, что это.

Кардиомонитор.

Аппаратов действительно оказалось два, и один стоял на втором. Два. Это должно было означать… Почувствовав знакомые земные запахи, я заставила себя открыть глаза и сделать глубокий вдох.

Ди наклонилась надо мной, ее зеленые глаза заблестели, выражая облегчение.

– Ну вот, наконец-то. Я уже начала волноваться, проснешься ли ты вообще.

С пересохшим от паники ртом я смотрела на нее. Она выглядела нормально – возможно, немного озабоченной. На голове у нее царил легкий беспорядок, лицо казалось измученным, но она улыбалась. Ее рука снова стиснула мою.

Сделав еще один вдох, я повернула голову влево. Кажется, сердце взорвалось у меня в груди, и я чуть не задохнулась.

Он лежал там, его загорелая кожа была, может быть, чуть бледнее, чем обычно. Я смогла увидеть только половину его лица, но это был сильный, прекрасный профиль: лепной подбородок и прямой нос.

Я снова посмотрела на Ди, испытывая замешательство, а потом быстро перевела взгляд на кровать, стоящую рядом с моей, боясь, что он исчезнет. Дрожа, я заставила себя приподняться.

– Я… я не сплю?

– Не спишь.

У меня перехватило дыхание, но больно не было.

– Я не понимаю.

Ди отодвинулась, освобождая место, чтобы я могла сесть.

– Наверное, тебе сейчас не стоит волноваться.

Отмахнувшись от ее предупреждения, я отклеила разные штуки, прикрепленные к моей коже, и опустила голые ноги на холодный пол. Только тогда я увидела, что на мне больничная рубашка и я нахожусь в больничной палате.

– Я не понимаю, – повторяла я.

Ди подошла к изножью его кровати и устало улыбнулась.

– Пуля была обычной, но в ней был электрический ток, как бы образующий ее оболочку. Если бы она осталась в его теле дольше, то убила бы его… – Ди осеклась, качая головой. – Она должна была его убить, но он крепко цеплялся за жизнь.

Он крепко цеплялся за жизнь.

Пошатываясь и спотыкаясь, я подошла к его кровати и стала смотреть, как ровно поднимается и опускается его грудь. Он был жив. Он дышал. Сердце чуть не вырвалось у меня из груди.