укус. Горячий язык зализывал маленькую ранку на груди. И вновь поцелуи, так явно говорящие о ненасытном голоде. Мурашки мгновенно окутали мое тело, и тут же схлынули под натиском его жара. Грудь, живот, бедра. И его руки. Везде. Горячие, такие нужные.
Треск ткани. И он впечатывает меня в кровать, нависая надо мной. Горячо, как горячо. Восхитительно.
— Моя?
— Твоя.
— Ула.
И боль. Его смуглая кожа поверх моей белой. Его горячее дыхание поверх моего. Грудь ходящая ходуном. И больше не холодно.
Он не был удивленным, довольным да, но не удивленным. Знал.
— Скажи, что любишь? — его рык.
— Люблю, — обнимаю его за шею, прижимаясь всем телом. Кто сказал, что я солгала?
Мне больше не холодно, и это главное. Испугавшись, что лишусь тепла, я обхватила его ногами, прижавшись еще теснее. Плевать на боль. И дикая радость животного. Его самого.
И вновь движение. Он не хотел быть нежным. Не мог. Блики искусственного освещения ослепляли меня, мешая боль с чем-то еще, доселе не ведомым. Весь жар, так щедро даримый им, сосредоточился в одном определенном месте. Боль и жар. И это прекрасное чувство, что поднимается по позвоночнику.
Наслаждение. И боль.
Вспышка. И я выгибаюсь под ним, стараясь впитать его в себя. Я кричала? Смеялась? Не помню.
Я чертова мазахистка.
Пробуждение оказалось не самым приятным в моей жизни.
— Ру, — доносилось до меня сквозь вату. — Проснись, маленькая. Ну же.
— Са-ша?
Я открыла глаза, и попыталась проморгаться. Красное марево застилало взор.
— Саша, — требовательно позвала я, пытаясь дотянуться до него.
Он держал меня на руках, прижимая к своей груди. Я попыталась прикоснуться к его лицу, но ослабевшее тело не слушалось. В комнате стоял странный запах.
Нечто горячее катилось по щекам. Слезы?
Невероятным усилием воли, мне удалось совладать с собственными конечностями. Проведя пальцами по глазам, я почувствовала влагу. Странная, липкая и вязкая, она обжигала пальцы. Посмотрев на собственные руки, даже сквозь туманное марево, я поняла, что плакала кровью.
— Началось, — вздохнула я.
Бедный Саша, проснуться рядом с девицей плачущей кровавыми слезами. Не самое приятное пробуждение.
— Павел, — орал Саша. — Немедленно ко мне. Она истекает кровью. В прямом! Из глаз, ушей и носа!
Зачем так кричать?
И рядом падает трубка телефона.
— Что он с тобой сделал? — меня сжимают чуть сильнее, чем это необходимо.
— Переливание крови, — призналась я. Язык слушался с трудом. — Дядя знает. Я модифицированная. Эксперимент. Люди. Дима сказал, что нужно всего лишь переливание. У нас одна кровь. Он очень хотел, что бы я обернулась.
— Дура, — шептал он. — Убил бы. Нахрена ты пошла к нему?
— А ночью песней называл, — не согласилась я.
Меня лишь крепче прижали к широкой груди.
Ситуация показалась мне довольно забавной, поскольку может я и выглядела, как умирающая, но чувствовала себя несколько иначе. Мне не было ни жарко и не холодно, не больно и не хорошо, словно нервные окончания все разом отключились. Говоря другими словами: мне было ни как. Потому излишняя Сашина нервозность виделась ненужной. Зря он обстановку нагнетает, у меня ведь есть два варианта развития событий. Либо выживу, либо нет. Оба варианта, признаться честно, не прельщали. Выживу — свихнусь, не выживу… тут и говорить не о чем.
Саша держал мое слабеющее тело в горячих объятиях, пока не прибыл доктор.
Скажу по секрету, Назаров был в бешенстве. Страха в его взоре не наблюдалось, а вот лютой злобы хватало с лихвой. Будь я в добром здравии, обязательно начала бы гадать на кого и за что он злится. Сейчас же я сразу решила, что гневается Саша на меня, и как ни странно тут же успокоилась, не удосужившись логически аргументировать свои выводы.
Время будто замерло, остановившись на одном определенном моменте, не желая двигаться вперед. Казалось, оно тянулось бесконечно долго, но
