русленями грот-мачты, приподняло и чувствительно приложило о борт парохода. Надо бы спуститься и вывесить кранцы, лениво подумал Федя. Конечно, после такого отчаянного дела можно и расслабиться — но не настолько же, чтобы сидеть и смотреть, как калечат казенное имущество.
Но — не получится. Рана, конечно, пустяковая, но все же мешает карабкаться по веревочным трапам. Недаром на борт Федю поднимали как куль муки, в веревочной люльке. Англичане сумели напоследок до его дотянуться — ружейная пуля, пущенная наугад, на кого бог пошлет, угодила выше локтя, распорола рукав сюртука и вырвала из руки изрядный клок плоти. Ерунда, конечно, но ведь болит…
— Позвольте, я! — засуетился Мори. Он ловко, несмотря на покалеченную ногу, спустился в катер, и по очереди перекинул за борт все три кранца. Скрип немедленно прекратился. Подбежавший матрос помог американцу забраться на палубу.
— Ваши мины — страшное оружие. — сказал Мори, вытирая ладони большим клетчатым платком. — Всего полчаса, и британцы недосчитались четырнадцати кораблей линии. Четырнадцати! И все это — дело рук трех сотен человек, если считать команды миноносцев.
— Это еще что! — отозвался Федя. — Могли бы и остальные добить, только некогда. Да и торпеды стоит поберечь: путь до Кронштадта неблизкий, нам еще мимо Гибралтара идти, и Каналом…
— Вряд ли теперь кто-нибудь рискнет встать у вас на дороге. Брюссельские газеты еще в апреле писали — Англия собирает на Мальте последние оставшиеся у нее линейные корабли. Все, что они могут сейчас наскрести в Метрополии — хлам, линкоры третьего класса, постройки двадцатых годов. Разве что эскадра Нейпира — так половина ее кораблей еще в прошлом году ушла на Черное море.
— Помню, как же… — кивнул Федя. — «Джеймс Уатт», «Дюк оф Веллингтон», «Сен Жан д?Акр». Приходилось видеть в Варне. Нам тогда не так повезло — подорвали вместо линкора паршивый фрегат и сами чуть богу души не отдали. Двенадцать дырок в днище! Спасибо боцману, запасся чопиками, а то бы так и потопли посреди бухты.
Заскрипели блоки, борт «Буга» качнулся. Катер мичмана Бухреева оторвался от воды и неспешно пополз вверх. Зеленовато-прозрачные струйки стекали с днища и звонко разбивались о воду.
Лейтенант задрал голову — отсюда хорошо были видны пробоины в днище с торчащими из них деревянными затычками. Руль «единички», свороченный влево, висел на единственной петле. Семикозов снова заорал что-то ругательное, упершись в раскачивающийся катер багром.
— Вот кому не повезло… вздохнул Мори. — Удивительно только, как не взорвался котел? Два попадания, трещины — а ему хоть бы что!
«Беллерофон», восьмидесятипушечный трехдечный линкор, один из самых старых кораблей Средиземноморской эскадры (1818-й год, как-никак!) был давно знаком алмазовцам. Впервые они встретились в открытом море, на полпути между Варной и Евпаторией, когда эссеновские «эмки» заставили адмирала Дуданса повернуть назад. Линкор отделался тогда тремя попаданиями — полупудовая бомба рванула на шканцах, да пара «ромовых баб» — бутылок с кустарной зажигательной смесью — слегка опалили палубу возле грот-мачты. Через два месяца «ветерану» снова повезло: каким-то чудом он выскочил из варненского горнила и приполз залечивать ожоги на Мальту. И здесь везению пришел закономерный конец: Бог, как известно, любит троицу, и в полном соответствии с этой народной истиной, шестовые мины мичмана Бухреева поставили в карьере корабля Её Величества «Беллерофон» жирную точку.
Но старый линкор успел отомстить своему убийце. Сноп картечи, выпущенный из карронады, с оседающей в воду палубы, лег точно по оси катера. Свинцовые, размером с мелкий абрикос, свинцовые шарики изрешетили трубу, пробороздили кожух котла, снесли транец, а по дороге в клочья разорвали четыре человеческих тела. Федя на подбитое суденышко, едва сдержал рвотный позыв. Растерзанные тела бесстыдно выворачивали наружу бледно- лиловые жгуты кишок, копошились сахарно-белыми костями, фонтанировали кровью из перебитых артерий. Пайолы, банки, борта — все было обильно забрызгано красным. Семикозов лишь длинно, матерно выругался и принялся выворачивать прикрывающие дно решетчатые пайолы и наощупь, под водой, затыкать пробоины в днище. Морская вода смешавшись с кровью, немедленно стала розовой, окрасив и голландку Семикозова и парусиновые Федины брюки. Оба они, замерев, ждали второго залпа, еще одного снопа картечи — но «Беллерофон» замолк, и на этот раз навсегда. Огромный корабль медленно накренился; по палубе загрохотали сорвавшиеся с креплений пушки, в воду градом посыпались человеческие тела, а умирающий кит все валился на борт. Море захлестнуло планширь, реи коснулись гребней волн; мачты по всей длине легли на воду. Какое-то мгновение казалось, что линкор так и останется лежать на боку, подобно диковинному барельефу, копией самого себя, залитой до половины в черное стекло. Но нет — бок левиафана дрогнул и палуба повалилась вниз, накрывая, словно крышкой общего гроба, плавающие в бурлящем водовороте головы…
Катера прошли внешний рейд насквозь, лавируя среди тонущих, пылающих, опрокидывающихся кораблей её Величества королевы Виктории. Двумя милями мористее к ним присоединился второй отряд. Они, как и предсказывал Истомин, напоролись на прикрывающую внутренний рейд брандвахту, команда которой, в отличие от многих других бдительности не потеряла и встретила незваных гостей частой ружейной пальбой. Выпущенная с «Аргонавта» торпеда прекратила этот фейерверк, но атака была сорвана, и катерам пришлось повернуть, нацеливаясь с тыла на стоящие на внешнем рейде корабли. Впрочем, и их мины не пропали даром, подняв счет катерников до шести.
Общий итог оказался в пользу миноносников. «Живой» и «Строгий» записали себе по две цели. «Заветный» попал один раз, зато минеры «Свирепого» все три торпеды положили точно.
К шестой склянке, когда небо на востоке начало сереть, последний из катеров вышел к точке рандеву. С миноносцев подали буксирные концы, и минный дивизион на двенадцати узлах отошел к маткам и сопровождающему их "Громоносцу". Остальные пароходофрегаты во главе с «Вобаном»
