подвахтенный поручик смог согнать в расстрельную команду. По случаю общей тревоги пришлось брать всех незанятых, включая легкораненых и арестантов — так отделение возглавил Сарго с перевязанной башкой, а в строю шел битый по морде унтер Валган, разукрашенный точь-в-точь как Удавчик. И корнет, и унтер выглядели впятеро мрачнее туч, которые сгущались над Бургоном.
— Как бы дождичку не грянуть, — бурчало отделение.
— Цыть, скоты! — рыкнул Сарго, метнув взгляд через плечо. — Расквакались к дождю, жабье…
— Нельзя невинную стрелять, — бубнил себе под нос кто-то из новых, тоже взятый с гауптвахты, где сидел за самоволку. — Это грех, потом не смоешь.
Он страстно хотел, чтобы его услышали и за возмутительные пререкания отправили хоть в тюремный замок, лишь бы не участвовать.
— Измена, брат. Бывает, что и дети виноваты, — заметил старший, опытный. — Вот поедем усмирять волнение, увидишь.
Возглавлял печальную процессию поручик со священником. За ними плелись солдатики роты обеспечения с шанцевым инструментом на плечах.
— Могила общая, — четко пояснял поручик командиру землекопов. — Две меры длиной и глубиной, а шириной… — Он оглянулся, смерив на глаз троицу приговоренных, — две с половиной. Аккурат поместятся.
Святой отец из казарменной церкви едва чуял землю под собой. Только что, половины дня не миновало, как у храма уложили семерых, кровь и трупы, и вдруг приказ Его Высочества: «Напутствие и покаяние перед казнью!»
— Гере поручик, нет ли судебной ошибки? Быть может, следует устроить разбирательство?..
— Да как вы… — расширил глаза офицер, — как вы смеете, почтенный отче? Это приказ самого принца!
— Но среди них две девушки. Они штатские.
— Они военные по званию. Оставьте ваши разглагольствования, выполняйте что положено.
Последними в колонне волоклись флейтист, горнист и барабанщик. Эти вообще не знали, для чего их привлекли. Юный барабанщик изнывал от ужаса и жалости. Он едва краем глаза увидел среди троих девчонку и хотел взглянуть поближе, но забегать вперед нельзя.
— А во что у вас верят? — не унималась Лара, лишь бы чем-нибудь отвлечься.
— В три звезды — Санкари, Урагу Дано и Аланги. Это звезды пути, конец и начало. Санкари — ваш Мир. Значит, весь путь я прошла…
— И куда вы… уходите?
— Ну, это темное место, где спят. Потом люди опять прорастают на свет.
— Я ничего плохого не сделала. — Лара говорила больше для себя, чем для Безуминки. — Я в темное царство не пойду. Или к ветрам, или выше.
— Нет, выше — это для господарей, мудрецов и вольных. Мы, — Бези горько улыбнулась, — как пата хайджи, лежим, пока нас не согреют звезды.
— Язычество, — определил Удавчик. — Слушай, это хорошо! Скажи, что примешь веру Грома — день отсрочки! Такое дело обязательно уважат. Принц обожает ученых попов, к нему то и дело снуют — то столичные, то из Церковного Края.
— Не буду, — уперлась Безуминка. — Я много что нарушила, но веру не сменю.
— Ну и напрасно!
Запыхавшись, колонну догнал рядовой с бидоном пива.
— Целый галлон выклянчил! Кружка Тикену, нам остальное — помянуть.
— Голова! Дай хлебнуть.
— Эй, кто там губы раскатал? — встрепенулся недремлющий Сарго. — Забыл, сволочь, — кто пил перед покойником, тот дня не проживет. Спешишь? Пей, сынок, счастливо сдохнуть!
Показалось роковое место — ровная лужайка, где жандармы врыли рядком три свежеотесанных столба. Вспотевшие, сняв форменные куртки, служивые курили, сидя на травке.
— Ну, слава Господу, не нам могилу рыть! Благодарствуем, гере поручик, за подмогу.
— Молодцы, ребята, славно потрудились. А теперь — в сторонку.
У Лары начали подкашиваться ноги. Как, тут и жизни конец? В такую серую погоду? Хоть бы солнышко светило!..
— Мое пиво, — потребовал Удавчик. — Я с чужих рук не пью!
— Освободите их пока. Пять минут на желания, десять на молитвы.
— Поручик, а вы пробовали выкурить за пять минут три папиросы? — спросила Бези. — Мне дурно станет.
— Ладно. Но с условием: погасла — значит, выкурена.
— Махнемся? — потерев запястья, Удавчик взял кружку. — Меняю полкружки на папиросу. Лари, ты пивка не хочешь?
— Да. — Голос у Лары дрогнул.
