– Он тебя не касается!
– К несчастью, касается и очень, потому что встал между мной и моей любимой женщиной!
Любимой? Аида не собиралась кричать, если звук, вырвавшийся из ее рта, можно было так назвать. Вопль вышел громким, будто на последнем издыхании. Аида так себя и ощущала: на грудь что-то давило, расплющивая сердце. Она стояла на месте, словно приклеилась к плитке или находилась под действием чар.
– Молчишь. Так я и думал. Подозреваю, ты позволила своей святой миссии по сохранению идиотских идей Сэма заслонить все, что чувствуешь сама, и бог его знает, любишь ли ты меня в ответ.
«Люблю». Аида хотела произнести вслух, но горло не слушалось. Пальцы потеряли чувствительность. Кажется… она впадает в прострацию.
Как же передать, что ее переполняют чувства к нему! Но прежде Аида такого не испытывала, потому испугалась. Она хотела сказать, что больше всего на свете хочет остаться и быть с ним…
Но Уинтер не дал ей времени:
– Сэм был восемнадцатилетним парнишкой, пытающимся найти смысл жизни. Ты никогда не думала, что он мог бы изменить свое мнение через несколько лет?
– Я никогда не узнаю, потому что он больше не прожил.
– Но собираешься так и строить жизнь на основе воспоминаний?
Аида заплакала навзрыд, чувствуя себя испуганным кроликом, загнанным волком. Она потеряла способность думать, делать хоть что-то, ей хотелось лишь бежать наутек.
– П-почему только я должна рисковать? Ты хочешь, чтобы я жила с тобой в качестве любовницы. Тебе даже в голову не пришло, что обо мне подумают, если я останусь здесь навсегда. Все знают тебя и со временем узнают обо мне. Пойдут разговоры.
– И кому какая разница?
– Мне есть разница! Это наложит отпечаток на мою репутацию и на все дела, которые я постараюсь устроить.
– Чушь собачья! Никому теперь нет до этого дела.
– Твоим родителям было не наплевать, иначе бы мать не подталкивала бы тебя к браку с нелюбимой. – Аида утерла слезы. – Если память о Сэме определяет мои решения, то жуткие отношения с Полиной влияют на твои.
Уинтер посмотрел на нее через стол холодным взглядом. У него дернулась щека, и, глубоко вздохнув, он уставился на руки.
– Наверное, Полина просто открыла мне глаза на природу брака.
– О, расскажи, пожалуйста, чему же тебя научила дражайшая Полина?
– Что это лишь бумажка, официальный документ, не имеющий ничего общего с чувствами, доверием, привязанностью и дружбой. Это чертова сделка, а я не собираюсь сводить наши отношения к записи в суде, которая только связывает людей вместе ради денег!
– А я не хочу повторять то, что ты и так знаешь: если думаешь, будто мне нужны твои деньги, то ради бога, верь в это и дальше, пока я уезжаю на поезде в Новый Орлеан!
Ярость добавила в лицо Уинтера что-то демоническое. Подвесные кухонные лампы отбрасывали резкие грубые тени на черты его лица. Уинтер стукнул кулаком по столу, чем удивил и себя, и Аиду. Бумаги разлетелись, некоторые даже упали на пол, а он бросился к ней. Аида отошла назад, но бутлегер продолжал надвигаться, пока не возвысился над ней, как чудище из преисподней. Пар из кипящей кастрюли кружился вокруг его черноволосой головы.
– Так давай. – Его дыхание обжигало лицо Аиды, а гнев обдавал жаром кожу. – Убирайся из моего дома и не вздумай возвращаться! Я больше не хочу тебя видеть!
Его слова опалили ее сердце прямо в груди. А слезы, катившиеся по щекам, не могли смягчить причиненный вред.
– Убирайся!
Она споткнулась, сделав шаг назад, повернулась и молча убежала.
Уинтер ударил ребром ладони по фарфоровому леднику. Неужели это все наяву? Он едва мог себе поверить. Из коридора донесся голос Бо, который о чем-то говорил с Аидой. Минуту спустя, раздался звук мотора. Наверное, Йонте увез Аиду на последнее представление в «Гри-гри».
Зазвонил телефон, но Уинтер не двинулся с места. Пусть кто-то другой ответит. Чуть позже на кухню вошел Бо. Бутлегер приготовился к нотациям, но, к чести помощника, тот перешел прямо к делу:
– Я знаю, что вам сейчас, наверное, не до того, но только что звонила Велма.
Уинтер лишь хмыкнул.
