А с ниточками к Поцу все сложно. Друзей нет, увлечений, кроме своего бандформирования и волейбола, нет. Но не дурак же он появляться в соседней школе после своего «убийства».
Остается только чердак, он же склад и запасная база народной дружины.
Поначалу, когда Ариец назвал адрес, Дон ничего не заподозрил. И когда подъехали к старому дому неподалеку от Русского музея, тоже. Обычный дом, обычный чердак, если не считать хорошо смазанного замка и чистой, отполированной руками и ногами металлической лестницы.
– Здесь его нет, – сказал Ариец, едва поглядев на замок, и полез его отпирать.
Дон пожал плечами: он и не рассчитывал найти Поца так просто. Об этом чердаке знает слишком много народу, чтоб там прятаться.
Внутри тоже оказалось чисто и аккуратно. Совсем не похоже на заброшенное мужское логово, скорее – на помесь казармы и склада. Бетонный пол был выметен, под потолком светила лампочка ватт на сто пятьдесят. Вдоль одной из стен стояли три койки с металлическим изголовьем, застеленные серыми колючими одеялами: то ли больничными, то ли армейскими. По другой стене по ранжиру выстроились стеллажи с коробками сухпайка, канистрами с водой и какими-то коробками с номерной маркировкой. На видном месте красовалось несколько походных аптечек. Поближе к чердачному окошку, под самым скатом крыши, был стол с электрочайником и электрической же плиткой на две конфорки. На нем – разномастные чашки и тарелки. Полку рядом занимали кастрюли.
И никаких следов Поца. Даже завалящей записки типа «приходи в полночь на болота», какие всегда находят великие детективы.
Дон с ребятами все облазили, все обнюхали, и ровным счетом никаких намеков, куда делся Поц, не нашли. А нашел Дон нечто совершенно другое и уже почти ожидаемое…
Его внимание привлекло окно. Чистое, словно только что вымытое, чердачное окошко с видом на соседний дом. Необычно для мужского логова, даже для казармы. А тут к тому же вся стена рядом с окном была исцарапана чем-то похожим на повторяющуюся букву М. Ее уже изучал Ришелье, севший прямо на пол: рядом с окошком нельзя было стоять, только сидеть.
И там, где сидеть, лежало свернутое одеяло, на которое Ришелье и пристроился.
– Здесь был Вася, – буркнул он не то сердито, не то насмешливо. – Всю стену… упс. А это у нас что?
Он вытащил откуда-то из балок около окна армейский бинокль в чехле.
Вся Семья тут же столпилась вокруг, задевая головами скошенный потолок, – любопытно же, что там такое Поц разглядывал.
– Дай-ка, – Дон протянул руку за биноклем прежде, чем Ришелье успел в него посмотреть.
Тот отдал бинокль и уступил наблюдательный пост.
Напротив был серый дом в семь этажей. Какой-то знакомый дом, вот только Дон не помнил, откуда знакомый. И не мог понять, что же такое интересное тут разглядывал Поц, пока, скользя взглядом по окнам, не заметил в одном из них белый кабинетный рояль, а за роялем – девушку с каштановыми косами.
Маринка.
Прямо у окна, в своей собственной гостиной.
Казалось, она совсем рядом. Расстроенная непонятно чем, злая, она воевала с роялем так, что наверняка весь двор слышал даже через закрытое окно.
Если сейчас открыть раму, он тоже услышит, что она играет.
И ребята услышат.
Как слушал Поц.
Черт!
Дон резко опустил бинокль.
От мысли, что какой-то Поц подглядывал за его Маринкой, стало противно, и досадно, и очень захотелось этому Поцу свернуть шею.
Романтик хренов! Нет чтобы смотреть порнушку в Интернете, в окошки подглядывает! Дрочит на моцартовские концерты! Извращенец.
– Ну? – выдохнул нетерпеливый Киллер. – Что там?
Остальные ребята тоже смотрели на него с отчаянным любопытством. Словно на стене дома напротив должно было быть написано, в какое именно болото провалился Поц.
Первым побуждением было сказать: «Ничего», – но Дон его подавил. Нечего врать по мелочам. Да и незачем.
– Там окно Маринки. Шестой этаж, отличный обзор.
Ответом ему был разочарованный выдох. Да уж, вряд ли Поц прячется у Маринки под роялем. Ее родители такого кадра на порог не пустят. Они и на Дона-то в свое время смотрели с большим сомнением: вот если б он был внуком Ростроповича или, на худой конец, племянником Кончаловского, его бы встречали с распростертыми объятиями. А сын никому не известной натурщицы, хоть сто раз будущий великий художник, достоин только проводить их девочку до порога и донести ее портфель, но никак не может рассчитывать на что-то более серьезное, вроде приглашения на обед.
