малинового цвета, которая начала образовываться при запуске двигателя.
Машина дернулась и «отпрыгнула» назад.
Майлз налег на руль, а затем передвинул рычаг коробки передач вперед, посылая «Челленджер» юзом через скользкие сорняки, и прорвался через южный конец поляны, где грунтовка вилась вдоль реки примерно полторы мили, прежде чем завернуть к дороге, ведущей к шоссе Крест. Если бы Майлз был меньше поглощен задачей и обратил более пристальное внимание на состояние педалей, он, возможно, заметил бы расхлябанность тормозов в тот момент, когда он приостановился, перед тем как броситься в погоню. Но в происходящем слишком много хаоса, чтобы вычленить в нем такие нюансы, кроме того, система лишь слегка забарахлила, но до сих пор функционировала. Намерение диверсанта было как раз в том, чтобы все посыпалось постепенно, уже по ходу движения.
Лилли бросила взгляд через плечо на маленький городок, оставшийся позади. Она видела зримые результаты бойни: в миле отсюда темный вертикальный столб от комбайна Томми извергался в воздух, как нефтяной фонтан в Техасе. Вид комбайна, двигающегося по рядам ходячих мертвецов, в то время как осажденный город сидел в миазмах дыма, оставил шрам на ее сердце.
Она покачала головой и снова повернулась к круто изогнутому лобовому стеклу, посмотрела на пасмурный солнечный свет, который падал на выветренную поверхность двухполоски впереди. Майлз уже выжимал шестьдесят миль в час, намного быстрее, чем полиция штата рекомендовала на подобной дороге, и теперь голову парня скрывал капюшон. Лилли видела только выступающий из-под капюшона узкий нос, несколько косичек и мальчишеский подбородок с эспаньолкой, еще по-детски редкой, торчащей в разные стороны. Парень привычным жестом подергивал бородку пальцами левой руки, а правой продолжал крутить руль. Лилли полагала, что подобная форма одежды – навязчивая привычка, проявление обсессивно- компульсивного синдрома, свидетельство того, что Майлз взволнован и занят серьезным делом – и это ее устраивало. Если они хотят изловить проповедника, ей не обойтись без этого парнишки – ведь грузовик Иеремии не сравнится с «Челленджером» ни в скорости, ни в маневренности, ни в простоте управления. На самом деле проповедник – это единственное, о чем Лилли могла думать прямо сейчас.
Необходимость положить конец царствованию этого безумца горела перед глазами Лилли ярко, как магниевая фотовспышка. Эта кровожадная мысль настолько занимала ее, что Лилли совершенно не обратила внимания на то, что автомобиль начал проявлять явные признаки поломки.
Конечно, Лилли не имела ни малейшего представления о том, что Иеремия Гарлиц как-то работал на станции техобслуживания, когда был подростком, и что он знал все приемчики, особенно те, которые используют, чтобы быстро и незаметно вывести из строя автомобиль. Механики говорят о вещах такого рода постоянно. Они переписываются в Интернете, и у них есть информация о вещах подобного рода – реальная, а не та, что показывают в фильмах. Но откуда бы ей это знать? В каком страшном сне ей могло привидеться, что Иеремия мог использовать этот ход, чтобы гарантировать себе отсутствие преследователей? И откуда она могла выяснить, что его разведчики нашли секретное место парковки «Челленджера»?
Правда состояла в том, что даже если Лилли и знала бы все это, она бы, наверно, все равно бросилась в погоню за проповедником. Ярость играла на струнах ее души, сузив мысли в тоннель, потрескивая в ее мозге, как в перегруженной электросети. Она будто ощущала во рту вкус его близкой смерти.
Но все могло фатально измениться, как только они попадут на первый серьезный уклон на дороге.
Томми Дюпре потерял голос после почти двадцати минут непрерывных завываний – его триумфальных воплей, сопровождаемых коллективным ревом сотен и сотен ходячих, превращенных в труху под ударным действием огромной молотилки на его комбайне. По сравнению с урчанием двигателя и стуком кружащихся лезвий, влажный, искаженный хрустящий шум мертвецов, расчленяемых на куски, казался потрясающим, захватывающим, нереальным.
Голос Томми в конце концов перешел в сиплое шипение, когда он вопил о мертвых родителях, о потерянном детстве и о своем разрушенном мире.
Черный гейзер из мертвой плоти продолжал взмывать вверх и орошать гигантскую машину, волна за волной заливая лобовое стекло, постоянно работающие дворники и поддерживая психоз Томми. Мальчик уже превратил половину суперстада в кашу, начиная полосу уничтожения от края безопасной зоны на всем пути к востоку от Кендрикс-роуд и продолжая двигаться, и он будет продолжать ехать, пока не исчерпает горючее или не умрет – что бы ни наступило первым, – потому что он был рожден, чтобы свершить это.
Вся эта летняя работа в поле за косилкой, пока шея не пошла пузырями на солнце, а руки не свело судорогами, все, чтобы помочь родителям победить банкротство и, возможно, даже доказать всем этим парням из начальной школы в Роллинг Акрс, которые издевались над ним, потому что он был беден и ему приходилось носить тенниски из «Кей-марта»[29] все время, – все это вело к настоящему моменту, к его судьбе, к его истинному предназначению.
Он покрылся тонким слоем запекшейся крови цвета желчи, потому что порывы ветра, несущие взвесь из мертвой плоти, попадали в вентиляционное отверстие. Но это не волновало Томми. Кроме того, он не замечал, что указатель уровня топлива находится на «пусто», и что двигатель начинает шипеть.
Томми возился с коробкой передач, увеличивал скорость дворников и направлял машину к следующей волне ходячих, идущих к нему со стоянки заброшенного магазина продовольственных товаров на Миллард-роуд. Через стекла, покрытые слизью, он видел, как мертвяки достигали лезвий, как будто их ждало спасение в стрекочущих металлических деталях, а затем запускалась цепная реакция: их лица морщились и выглядели жутко раздосадованными, а глаза выкатывались из глазниц.
