любовно погладил кожаный переплет, – я умиротворен. Рачители уверены, что я не знаю никаких секретов, которые дали бы им превосходство над Избавителем, а моя ересь – на устах у половины герцогства. Рано или поздно им надоест держать меня в заключении.
– Особенно когда не стало Арлена, – сказала Лиша.
– Он жив, – возразил Джона.
– Ты не можешь этого знать. Тебя там не было.
– У меня есть вера. Удивляет только, что после всех испытаний ее нет у тебя.
– Может, у Создателя и есть план, но добра я не видела, – заметила Лиша.
– Испытывают нас всех, – сказал Джона. – Но если оглянуться – что бы ты изменила? Вышла бы за Гареда и зажила бы обычной жизнью? Осталась в Энджирсе, когда в Лощине свирепствовал мор? Плюнула в лицо пустынному демону в ответ на дружеский прием?
Лиша покачала головой:
– Конечно нет.
– Уничтожила бы жизнь, которую носишь под сердцем?
Лиша сурово взглянула ему в глаза и приложила руку к животу:
– Ни за что.
– Вот именно, – подчеркнул Джона. – Это и есть вера. Ее не взвесить на весах, как твои травы. Не классифицировать по книгам и не проверить химикатами. Но она здесь, сильнее всей науки старого мира. Только Создатель видит путь целиком. Он делает из нас то, что желает – в чем нуждается мир. Но кое-что осмыслить мы можем, если оглянемся.
– Тамоса послали в Лактон, – дрожащим голосом сообщила Лиша.
– Зачем?
– Предотвратить войну, – шмыгнула она носом. – Или, быть может, начать. Это ведомо только Создателю.
Джона ласково тронул ее за плечо:
– Я видел его всего ничего, когда они с инквизитором отправили меня сюда. Но я знаю тебя, Лиша. Твое сердце нелегко завоевать. Он должен быть хорошим человеком.
Лишу затошнило. Джона – ее старейший и ближайший друг, но некоторые вещи она от него скрывала.
– Последнее время я несколько вольно распоряжалась сердцем, – сказала она. – Арлен вскружил мне голову, а Ахман покорил, но Тамос… – Она обхватила себя руками. – Тамос – единственный, кого я когда-либо любила. И я предала его. Он уехал – вероятно, на смерть, с моим скальпелем в сердце. Как это может быть планом Создателя?
Джона обнял ее, и она, плача, приникла к нему.
– Не знаю, – ответил рачитель, гладя ее по голове. – Но ты поймешь его, когда все останется позади. Это истинно, как восход солнца.
В полуденный час на подъездной дорожке и огромных ступенях дворца царило многолюдье, народ был поглощен разговорами и делами. Но когда Лиша вышла из кареты, придворные и слуги враз умолкли и отвели взоры.
– Скажи, что мне это снится, – попросила Лиша.
– Да нет, – отозвалась Уонда, сверля глазами толпу в поисках угрозы. – Пока вы обходили башни рачителей, я порасспрашивала во дворе. За ночь сплетни разнеслись как пожар. Беда, что во дворце торчала половина, мать его, города.
Уонда махнула рукой, и с боков встали четыре женщины-лесоруба – следить за обстановкой. Все беспрепятственно поднялись по ступеням, прошли через двери и вступили в большой зал.
Там оказалось немного лучше. Дворцовые слуги были более вышколены, но даже они краем глаза посматривали на Лишу и ее свиту.
– Что говорят люди? – спросила Лиша.
Уонда пожала плечом:
– Больше несут маревниковый бред, но все уразумели главное: скрипач-колдун из Лощины убил герцогского герольда. Основная разница в том, как это подается.
– И как же?
– В городе раскол, все то же, что и в Лощине, и всюду, – сказала Уонда. – Простой народ считает господина Тюка Избавителем, а знатные – напастью.
– Какое отношение это имеет к Рожеру? – спросила Лиша, хотя догадаться могла легко.
Они вошли в жилое крыло, оставив сонм любопытных позади, но Уонда не отпустила охрану. Лиша сомневалась, что юная телохранительница, будь это в ее силах, еще хоть раз оставила бы ее одну.
– Вы с Рожером помогли ему спасти Лощину, – ответила Уонда. – Меточная ведьма и колдун-скрипач. Народ считает, что когда Избавителя нет, ты говоришь от его лица. Даже в соборе некоторые твердят, что если Рожер убил Джасина, значит Создатель решил, что Джасина надо убить.
