Инэвера молча собрала кости. Затем сказала:
– Этот вариант не устраняет мятежа под боком и чреват риском, что Джайан вернется со славой и еще большим правом на трон.
Ауру Аббана затопило облегчение. Он решил, что убедил собеседницу.
– Без Джайана тебе будет проще искоренить заговор. Это возможность укрепить твою власть. – Он осклабился. – Быть может, нам повезет и он словит заблудившуюся стрелу.
Инэвера ударила его, расцарапав в кровь, и жирный хаффит слетел с подушек. Лицо исказилось в болезненной гримасе, глаза округлились от страха.
Инэвера наставила на него палец, и кольцо вспыхнуло безвредным, но слепящим меточным светом.
– Как бы он мне не досаждал, думай, что говоришь, хаффит, когда речь идет о моем старшем сыне.
Аббан кивнул, перекатился, скривив лицо, на колени и уткнулся лбом в пол.
– Прошу простить, Дамаджах. Я не хотел оскорбить.
– Если я хоть немного пожалею об этом решении, хаффит, ты пожалеешь тысячекратно. Теперь убирайся отсюда. Скоро соберется совет, и я не хочу, чтобы тебя увидели крадущимся из моих покоев.
Хаффит подобрал костыль и захромал прочь со всей скоростью, какую позволяла больная нога.
Когда за ним закрылась дверь, Инэвера снова склонилась над костями. Она справлялась о судьбе мужа лишь на исходе дня, но больше не могла ждать. Последняя диверсия и безумный план Аббана угрожали изгнать из памяти наступивший первый день Ущерба. Уподобься он предыдущему, ее народу повезет, если люди выживут без Ахмана.
– Эверам, Создатель Небес и Ала, Дарующий Свет и Жизнь, Твоим детям нужен совет. Что принесет Дару Эвераму новый Ущерб и как нам подготовиться?
Она встряхнула кости, бросила их и прочла ответ легко, как книжную страницу:
«В этот Ущерб Алагай Ка и его князьки не придут в Дар Эверама».
«Странно». Она всмотрелась в остальные символы и вздрогнула. Впервые за минувшие недели, в единственный день, когда она не спросила об участи Ахмана, кости приоткрыли завесу тайны.
И мир ее рухнул.
«Они намерены осквернить тело Шар’Дама Ка».
С безопасного места за маленьким письменным столом в тени Трона черепов Аббан наблюдал за закрытым кругом советников: Асомом, Асукаджи, Альэвераком и Джайаном. Открытый круг, включавший всех двенадцать дамаджи, не собирались звать, пока Инэвера не займет свое место, а внутренняя дискуссия не закончится. Аббан уже слышал, как старцы лаются снаружи.
Оба круга игнорировали Аббана, пока он не заговаривал, а кое-кто и тогда старался не замечать хаффита. Аббан был достаточно умен, чтобы поощрять это, и говорил, только будучи спрошенным, – редкие случаи после исчезновения Ахмана.
Инэвера надолго застряла в своих покоях. Что, в бездне Най, ее задержало? На улицах возникали волнения, и дамаджи дошли до ручки…
– Сначала они ударили ночью, – крикнул Альэверак, – а теперь – в первый день Ущерба, оскверняя кости наших героев и сам храм Эверама! Это неслыханно!
– Ничто не случается, не будь на то воля Эверама. – Руки дамаджи Асукаджи скрылись в широких рукавах: он взял себя за локти, как делал, когда им с Асомом приходилось стоять врозь. Гладкое лицо вождя крупнейшего племени Красии выдавало мальчишку не старше восемнадцати. – Это знак, которым нельзя пренебречь. Создатель гневается.
– Это результат миндальничания с чинами после их трусливых нападений на шараджи! – возразил Джайан. – Показав слабость, мы только подстегнули их к дальнейшей агрессии.
– В кои веки я согласен с братом, – сказал Асом. – Нападение на Шарик Хора не может остаться безнаказанным. Эверам требует крови.
«Эверам, – взмолился Аббан, записав эти слова, – пошли мне чашку кузи, и я отдам одну жену дама’тинг».
Но Создатель, как всегда, не услышал Аббана. Все они – Джайан, Асом, Асукаджи – были детьми, которым навязали роли, не соответствовавшие их опыту. Им следовало еще десятилетия направляться Ахманом. Вместо этого на их плечи могла лечь судьба мира.
Аббан подавил дрожь.
– Он получит ее целое море.
Никто не заметил, как из своих покоев вышла Дамаджах. Даже Аббан, хотя она остановилась в паре шагов от него. Он глянул на нее мельком, но этого хватило, чтобы заметить свежий макияж, который, впрочем, не полностью скрыл припухлость вокруг глаз.
Дамаджах плакала.
«Борода Эверама! – подумал он. – Что на Небесах, Ала и в бездне Най способно заставить эту женщину плакать?» Кого-то иного Аббан попытался бы утешить, но Дамаджах слишком уважал, а потому вернулся к пергаменту и притворился, что ничего не заметил.
