Фурвен выгреб из всех своих тайников черновики и переписанные набело экземпляры, взгромоздив все это на стол. Куча получилась внушительная. В дни, когда он чувствовал себя слишком усталым и отупевшим, чтобы сочинять, Фурвен переписывал уже сделанное, уменьшая риск несчастного случая. Он сохранял даже забракованные и переделанные заново страницы. Требовалось добрых несколько часов, чтобы сжечь все это.
Фурвен взял с самого верха пачку толщиной с дюйм, положил в свой очаг, чиркнул спичкой, сохраняя полнейшее спокойствие, и поднес ее к бумаге.
— Что вы делаете?! — Касинибон, вбежав в комнату, наступил сапогом на горящую спичку и загасил ее о камень. Бумага не успела воспламениться.
— Сжигаю свою поэму, — с тем же спокойствием ответил. — Вернее, пытаюсь сжечь.
— Что такое?
— Я хочу ее сжечь, — повторил Фурвен.
— Вы с ума сошли! Усиленная работа повредила ваш рассудок.
— Не сказал бы, — возразил Фурвен. — Просто я понял, что зашел в тупик — а если я не могу закончить работу, то лучше ее уничтожить. — И он, не проявляя эмоций, рассказал Касинибону обо всем, что передумал за последние полчаса.
Тот выслушал его, не прерывая, и долго молчал, а после глядя через плечо Фурвена в окно, заговорил напряженно и очень тихо:
— Я должен кое в чем вам признаться, Фурвен. Ваш выкуп пришел неделю назад. От вашего друга герцога. Я боялся вам говорить — хотел, чтобы вы сначала закончили поэму. Я ведь знал, что вы не станете ее дописывать, если я отпущу вас обратно в Дундлимир. Но теперь я вижу, что ошибался. Я не имел права задерживать вас здесь дольше, чем было необходимо. Можете поступать, как вам будет угодно. Уезжайте, если хотите, но умоляю вас об одном: пощадите свой труд. Позвольте мне сохранить хотя бы один экземпляр.
— Я хочу уничтожить все, — не уступал Фурвен.
Касинибон посмотрел ему в глаза. Голос, настоящий голос вожака разбойников, стал резок и хлестал, словно бич.
— Я запрещаю вам. Отдайте рукопись добром, не то я просто конфискую ее.
— Выходит, я все еще пленник, — улыбнулся Фурвен. — Вы действительно получили выкуп?
— Клянусь вам.
Снова настало молчание. Фурвен, повернувшись к Касинибону спиной, смотрел на кроваво-красные воды озера.
Так ли уж это, собственно, невозможно — закончить поэму?
У него закружилась голова, и какая-то новая сила неожиданно шевельнулась внутри. Конфузливое признание. Касинибона все изменило. Фурвену больше не казалось, что перед ним непреодолимый барьер. Путь открылся, и девятая песнь покорилась ему.
С чего он взял, что она должна решить проблему метаморфов? Короналы и понтифексы бьются над этим вопросом сорок веков, и нечего ждать, что его разрешит какой-то поэт. Он не отвечает за государственные дела, а вот за стихи свои отвечает. Его «Книга перемен» — это зеркало, в котором Маджипур может увидеть свое прошлое. Будущее — не его забота. Он ведь не ясновидец. Будущее раскроется само по себе, когда придет время.
«Предположим, — думал он — только предположим, — что я закончу поэму пророчеством, трагической фигурой грядущего монарха. Миролюбивый, как Стиамот, он тоже вынужден воевать, и это причиняет ему невыразимые страдания». В уме у Фурвена мелькали обрывки фраз: «Златовласый король... корона во прахе... священное объятие заклятых врагов». Он не имел понятия, что они означают, но ему и не требовалось этого знать — требовалось просто записать их. Его дело — высказать надежду, что когда-нибудь, в далеком будущем, некий монарх вместит в себя силы войны и мира, достигнув равновесия между победой и страданием, чего не сумел Стиамот. И это положит конец неустойчивости человеческого благополучия, неизбежно вытекающей из первородного греха, который совершил человек, отняв у коренных жителей их родную планету. Его дело — закончить поэму мыслью, что примирение возможно. Не объяснять, как это произойдет — просто сказать, что такое возможно.
В этот момент ему стало ясно, что он не только способен довести свой труд до конца — он понял, что это его долг и что сделать это он может только здесь, под бдительным оком своего опекуна и тюремщика. В Дундлимире, где его тут же закружит неизбежный суетный водоворот, ему это не удастся.
Он отыскал на столе наиболее полный вариант рукописи и подвинул его к Касинибону.
— Вот. Это вам. Можете почитать, если хотите. Только мне ничего не говорите без моего разрешения.
Касинибон молча обхватил руками груду бумажных листов и прижал ее к груди.
— А выкуп отошлите Танижелю обратно, — продолжал Фурвен. — Скажите ему, что он слишком поторопился. Я побуду здесь еще какое-то время. И передайте ему вот это. — Фурвен откопал в куче бумаги переписанную набело песнь о Стиамоте. — Пусть посмотрит, чем занимается на востоке его ленивый приятель Фурвен. А теперь, Касинибон, я хотел бы вернуться к работе...
