назначению, что и сестру, причем, по ее словам, намного чаще.
Я не выходил из дома все три дня, пока шел грабеж, чтобы не пожалеть кого-нибудь из местных и не обидеть своего солдата. Только на четвертое утро, после того, как по улицам города проехали глашатаи и объявили мой приказ всем солдатам покинуть город, выбрался из своего убежища. Во дворе алькальда высилась внушительная горка золота. Каждый солдат должен был отдать мне треть добычи. Я предупредил, что брать буду только золото. Был уверен, что в лучшем случае все вместе принесут тысячи три монет. Оказалось, что уважают меня в несколько раз дороже. Над Алкасером висел сладковатый запах разлагающихся на солнце трупов. Как ни странно, на улицах они не валялись. Только у городских стен и, наверное, во дворах, куда я не заглядывал. Лагерь за пределами города, в котором расположилась армия-победительница, напоминал цыганский табор. Везде лежали мешки, тюки, корзины со всяким барахлом, бродили пленные, в основном женщины и дети.
Прибывшие чиновники короля распределили между моими воинами дома в городе и земли вокруг него. Старый солдат, который убил мавра-наездника и помог мне сесть на лошадь, получил рыцарскую долю. После этого всем было разрешено вернуться в город, вступить во владение своим имуществом и первым делом вывезти из города трупы. Их бросали в реку, которая относила раздувшиеся тела в океан на корм чайкам и рыбам, крабам и прочей подводной живности. Хотя мне и полагалась серьезная часть доходов от Алкасера, что предполагало и контроль над ними, алькальда назначил король Афонсу. Видимо, начал побаиваться моей популярности, не захотел отдавать под мою руку еще один город. Алькальдом стал старый рыцарь, хромой на обе ноги, сломанные во время осады Лиссабона. Он заверил, что мои интересы будут соблюдаться в первую очередь. Впрочем, доходы от разоренного города меня мало интересовали. Пройдет несколько лет, пока он оправится и станет приносить большие деньги. Уверен, что к тому времени меня уже не будет ни в Португалии, ни в этой эпохе.
44
До конца этого года я просидел на суше, живя то в Мондегу, то в Лиссабоне. Что-то подсказывало, что заканчивается мое время в этой, так сказать, реинкарнации. Потом пришел к мысли, что как не отсиживайся на берегу, а от судьбы никуда не денешься. Пойду купаться, заплыву подальше — и окажусь в Португалии другой эпохи. Страна, конечно, прекрасная, но мне хотелось вернуться в двадцать первый век, в родные места и к той жизни, которая для меня привычна. Появилось предчувствие, что для этого надо оказаться в тот самый день года в том самом месте, где я упал с яхты. С удовольствием вернусь к скучной жизни капитана американской судоходной компании. В рейсе, не корысти ради, а забавы для, писал бы статьи о средневековье. Представляю, как на меня нападали бы так называемые историки всех мастей. Они ведь лучше знают, как все происходило в Западной Европе двенадцатого века, потому что, в отличие от меня, были здесь, всё видели, слышали и даже трогали руками. Да и привыкли писать о национальных «святынях» с предельной объективностью.
В первых числах марте я начал снаряжать шхуну для длительного плавания. Нанял команду. Набирал только одиноких, кто не успел пустить корни на берегу. У них был шанс не вернуться из этого рейса. Поэтому положил им хорошую зарплату и выдал аванс в размере двухмесячного оклада. Пусть гульнут напоследок. Своим родственникам, друзьям и королю Афонсу сказал, что хочу посетить Иерусалим, покаяться в грехах. Ни у кого такой повод для путешествия не вызвал удивления. В двенадцатом веке многие шлялись по миру от одной святыни к другой. Это был самый простой способ прослыть святым или, как минимум, превратиться в безгрешного.
Перед отплытием я немного переиначил завещание. Младшему сыну отдал еще и земли на правом берегу Мондегу, приданное Беатрис. Алехандру взамен достались доходы от Алкасера и земли в том районе, что было намного больше. Среднему отошло еще и отобранное у графа Фернана де Меланда и полученное в тех краях от короля Афонсу. Посоветовал Латифе женить Саншу, когда он вырастет, на дочери графа Фернана, чтобы у потомков Меланда не было даже повода отвоевывать их. Мое завещание вступало в силу через три года, если к тому времени не вернусь или не дам весточку.
В рейс вышли в воскресенье, отслужив молебен в соборе, недавно построенном на месте бывшей главной мечети города. Считалось грешно отправляться в рейс до Пасхи, но, поскольку мы плыли в святое место, никто не осуждал. Наоборот, проводить вышел чуть ли ни весь Лиссабон. Правда, других зрелищ в городе в тот день все равно не было. Дул свежий северо-западный ветер, который затруднил нам выход из «Соломенного моря», но позже, когда мы легли на курс зюйд, бодро погнал шхуну к проливу Гибралтар. Насидевшись на берегу, я с восторгом вдыхал солоноватый океанский воздух. Хлопки парусов, гудение рангоута, поскрипывание судового набора делали меня счастливым. Плыву — значит, существую!
Гибралтар проскочили без проблем. Видели несколько парусно-гребных суденышек, то ли рыбацких, то ли пиратских. Они на нас не нападали, мы на них тоже. По западной части Средиземного моря шли на приличном удалении от берега, поэтому не встретили ни одного судна. Только у острова Сардиния «зацепились» за берег. Я определил место судна, чтобы выйти в Тунисский пролив ближе к Сицилии.
Там нам повстречалось много маленьких суденышек, которые перевозили людей из Африки. Они испуганно шарахались от шхуны. Я догнал одно —
