движения. Мне ведь придется не просто срубить противника, а подвигаться, показать, на что способен. Герцог Нормандский и Аквитанский наблюдал за происходящим на поле без интереса. Как догадываюсь, турниры ему не нравились. Мне тоже. О чем и сказал герцогу:
— Детская забава для тех, кто хочет побеждать, но боится погибнуть. Скоро рыцари выродятся в турнирных бойцов.
— В детстве я мечтал стать рыцарем… — с печальной улыбкой сказал Генрих Нормандский и Аквитанский.
А я — детективом, лесником, футболистом… Хорошо, что это не случилось, потому что сбывшаяся детская мечта превращается в наказание. Я не мечтал быть моряком, но, когда впервые поднялся на борт судна, понял, что это мое.
Победили «нормандцы». На поле боя их осталось семеро. Никто не погиб, хотя несколько человек получили увечья. У многих было сотрясение мозга, плохо соображали. Впрочем, большинство рыцарей и до сражения соображали плохо. Дальше пошло взаимозачеты, кто кому должен отдать доспехи и лошадь или расплатиться деньгами. В итоге некоторые проигравшие, успевшие завалить несколько противников, пока из самих не сразили, заимели больше, чем кое-кто из стана победителей.
Когда подсчеты были закончены, вышел герольд — пожилой, солидный аквитанский рыцарь с громким и важным голосом — и торжественно объявил:
— Поединок чести! Рыцарь Бертран де Борн вызывает на бой на мечах графа Сантаренского!
Вообще-то, это я его вызвал. Что ж, получит на одну издевку больше.
Мой соперник вышел в надраенном до блеска, большом стальном шлеме с плюмажем из белых страусиных перьев, алом коротком плаще с синей каймой, зелено-желтом сюрко поверх длинной луженой кольчуги, луженых шоссах и коротких сапожках, подвязанных вверху красными бантами. Из-за этих бантов он мне казался школьницей-переростком. В левой руке Бертран де Борн держал каплевидный щит средних размеров, на красном поле которого были нарисованы по диагонали слева направо три шара — два зеленых по краям и желтый в середине. В правой руке у него был франкский меч длиной около метра и шириной сантиметра четыре. Смотрелся рыцарь красиво. Дамы не сводили с него глаз. Воин-поэт церемонно поклонился герцогине. Она наградила его многообещающей улыбкой.
Я вышел без щита. Под кольчугой у меня была только шелковая темно-синяя рубаха. Черные штаны из тонкой шерстяной ткани заправлены в черные сапожки. На ремне с портупеей через правое плечо висели кинжал и сабля.
— Где твой щит? — спросил меня герольд.
— Щит придумал трус! — громко произнес я. Понтоваться так с жестами!
После этих слов Бертрану де Борну оставалось только швырнуть свой щит на землю. Без него воин-поэт выглядел не так грозно.
Я достал саблю из ножен и отсалютовал противнику, как делали в фильмах дуэлянты девятнадцатого века. Он такого жеста не знал, но попытался повторить. Получилось неважнецки.
— Начинайте! — разрешил герольд.
Бертран де Борн ринулся в атаку так стремительно, точно боялся, что я сбегу. Рубанул сверху вниз. Я отбил его меч, отшагнув влево, и легонько, без замаха ударил плашмя по лицу. Целил по губам, чтобы ответили за гнилой базар. Попал, но не сильно, потому что лицо было прикрыто выступающими вперед наушниками шлема. Впрочем, губы разбил. Воин-поэт растерянно уставился на меня. Такой удар должен был быть смертельным. Видимо, решил, что я промахнулся. Под громкие крики земляков, он сплюнул кровь, наполнившую рот, и ринулся в атаку во второй раз. После серии быстрых ложных выпадов, на которые я не повелся, нанес удар сбоку на среднем уровне. Я отшагнул, ударив по мечу вдогонку, а потом, сделав шаг вперед, острием легонько шлепнул по нижней части лица. Рассек обе губы, левую щеку и подбородок справа. Нижнюю часть лица воина-поэта залило кровью. Теперь до него дошло, что это не случайность. И не только до него. Зрители начали смеяться.
— Ты будешь драться по-настоящему?! — обиженно воскликнул Бертран де Борн.
— Я не такой хороший фехтовальщик, как ты, — спокойно произнес я. — Дерусь, как умею.
Он облизнул окровавленные губы, сплюнул розовый сгусток и начал приближаться ко мне осторожно. Я плавно поводил клинком сабли из стороны в сторону, будто не ждал от противника ничего плохого. Ударил он быстро, резко и, промахнувшись, сразу отшагнул. Еще несколько ложных выпадов и слабых, отвлекающих ударов — и укол в грудь с шагом вперед. Я еле успел повернуться боком и пропустить его клинок в сантиметре от своего тела. И сразу шагнул боком к противнику, оказавшись рядом. Левой рукой шлепнул его по шлему и быстро отступил на безопасную дистанцию. Зрители засмеялись громче. И больше никто не подбадривал воина-поэта: глупо поддерживать того, кто выглядит глупо.
Я взял саблю в левую руку и поиграл с ним еще немного. Теперь бил по наушникам шлема, словно отвешивал оплеухи. Над Бертраном де Борном начали подшучивать. Кто-то предложил отрубить рыцарю нос, кто-то заулюлюкал. Для воина-поэта это было страшнее смерти. Бертран де Борн понял, что в мои планы не входило убивать его, поэтому начал бросаться в атаку, не думая о защите. Старинную французскую поэзию я знаю плохо. Может быть, этот воин-поэт их национальная гордость. Лавры Дантеса меня не прельщали. Поэтому ранил Бертрана де Борна в кисть правой руки. Рубанул так, чтобы он выронил меч, но не потерял руку. Воин-поэт прижал левой рукой раненую правую к груди и посмотрел на меня взглядом полным смертельной тоски. Так смотрят, осознав неизбежность скорой гибели. Видимо, в данный момент умирал отъявленный хвастун, а следовательно и поэт.
— Бери меч в левую руку — и продолжим, — предложил я. — Хороший фехтовальщик умеет биться обеими руками.
