ли подошел бы к делу несерьезно.
– Вижу, вы понимаете, мастер. О моей проблеме знал весьма ограниченный круг людей. Родители. Доктор, которому я доверяю едва ли не больше, чем родителям. Король и… полагаю, полковник Торнстен.
Заместитель главы королевской службы безопасности? Поговаривали, что у милейшего полковника имеется подробнейшее досье на каждого, кто хотя бы раз появился во дворце, а то просто на каждого, но последнее Брокк считал явным преувеличением.
– Сам по себе Ригер – ничтожество. – Олаф продолжал рисовать по воде. – Вряд ли его кто-то воспринимал всерьез, но…
…он знал то, чего не должен был знать.
Кто-то, имевший доступ к досье полковника, передал закрытую информацию. И этот крайне неприятный факт наводит на еще более неприятные размышления.
– Вот, пожалуй, и все. – Олаф поднялся и стряхнул руку. – Хотя нет, мастер, не все. Раз уж у нас такая вдруг откровенная беседа состоялась, то… позвольте кое-что личное. Я вас уважаю за ваш ум, но презираю за слабость. Вы замкнулись в своей ущербности, сами поставив крест на будущем. Не вас сочли слабым. Это вы так решили, и… знаете, мне смешно.
Правда, смеяться он не стал.
Глава 32
Тела обгорели, но не сказать, чтобы вовсе до неузнаваемости. Их вытаскивали, складывая вдоль стены, прикрывая кусками небеленого полотна. Не из уважения к умершим, но дабы сберечь от дождя. Он начался внезапно, мелкий, мерзкий, смешанный со снегом. И Кейрен поторопился спрятаться под крышей. Впрочем, в крыше зияли провалы, и от дождя, как и от ветра, она спасала слабо.
Пальто продувало. Руки мерзли.
Пальцы и вовсе не гнулись, хоть бы Кейрен и надел перчатки, хорошие, из оленьей кожи с подкладкой на бобровом пуху, матушкин подарок. Она поднесла их просто так, без повода, глянув с упреком, отчего Кейрен вновь ощутил острый укол совести. Нет, матушка не пеняла его за легкомысленность. И ни о чем не спрашивала, но смотрела так, что… на неделю пришлось задержаться в доме, следуя позабытым уже правилам.
Ей ведь тяжело одной.
Отец в Долине, и, если бы не таинственные ее дела, о которых матушка предпочитает не говорить, она последовала бы за ним. Она всю жизнь следовала за отцом и…
…наверное, это правильно, чтобы вдвоем и на всю жизнь.
Честь.
Верность и… что-то кроме?
Что-то, что мешает забыть о девчонке из Нижнего города, заставляя мучиться совестью, хотя Кейрен прав. В камере, несмотря на его старания, неудобно, но безопасно. И это же временно… он ведь говорил, повторяет раз за разом, только Таннис будто не слышит…
Нет, сейчас Кейрен не станет думать о ней, ни о чем, кроме дела.
Старый цех старой фабрики.
Четверо погибших, судя по всему, от удушья. Старая печь с раскрытым зевом, дорожка из угля. Столы, обглоданные огнем до черноты. Закопченные сосуды, сложенные небрежно, в старые ящики. И перекореженный самописец. Гора пепла, бывшая, кажется, бумагами, переплетение оплавленной проволоки и металлических штырей.
Линзы.
И жаропрочный шкаф, впрочем, выломанные дверцы позволяют разглядеть пустое нутро.
– Здесь была лаборатория. – Брокк наклонился, поднимая закопченный стальной шар.
«Была» – хорошее слово.
Кейрен отошел в дальний угол, где за ширмой – от нее остался лишь остов – выстроился ряд кроватей.
– Возгорание началось здесь. – Олаф из рода Зеленой Сурьмы ступал мягко, почти бесшумно. Он осматривался с видом человека, волей судьбы оказавшегося в месте весьма необычном. – Мешки с шерстью и керосин – не самое лучшее соседство, если подумать. Особенно когда бутыли с керосином закручиваются неплотно. Керосин, знаете ли, летуч…
Он стоял, спрятав руки за спину, раздвинув ноги широко, в позе забавной. И сам выглядел потешно, если только… один из четверых.
Троих.
И смерть Ригера – чем не доказательство вины? Своевременное такое доказательство, словно подброшенное Кейрену, как и эта, вдруг сгоревшая лаборатория. Здесь ведь все есть, что нужно. Стеклянные ловушки для пламени. Оборудование.
Люди.
Следует полагать, что людей этих опознать удастся, во всяком случае, одного покойника в дорогом сером костюме, который если и обуглился, то слегка. В карманах сыщется платок с монограммой, или где-то здесь обнаружат саквояж, а еще, скорее всего, ящики с листовками.
